Адельман слегка поклонился, когда дядя представил меня таким образом, чтобы не упоминать моего принятого имени:
Это мой племянник Бенджамин, сын моего покойного брата.
Сарменто лишь кивнул и отвернулся.
Миссис Лиенцо, сказал он, поклонившись ей, для меня большое удовольствие видеть вас снова.
Мириам кивнула и полузакрыла глаза.
Скажите, будьте любезны, начал Сарменто, обращаясь к Адельману, какие новости слышны в «Компании южных морей»? Все кафе взбудоражены, все ждут, что последует дальше.
Адельман вежливо улыбнулся:
Полно, сэр. Вы знаете, что у меня чисто неофициальные связи с «Компанией южных морей».
Ба! Сарменто хлопнул себя по бедру. Было неясно, выражал ли этот жест удовольствие, или он хотел себя приободрить. Я слышал, Компания и шага не делает, не посоветовавшись с вами.
Вы оказываете мне слишком много чести, уверил его Адельман.
Я оценил этот разговор только потому, что мы с Мириам обменялись взглядами, выражающими наше общее отсутствие интереса. Вскоре мы перешли в столовую, и там продолжилась беседа, казавшаяся мне бессвязной и неловкой. Несколько раз дядя заставлял меня произносить застольные молитвы, принятые в шабат, но я делал вид, будто забыл то, что вбивалось мне в голову в детстве. На самом деле мне хотелось участвовать, но я сомневался, что молитвы, которые я помню, правильные, и мне не хотелось ударить в грязь лицом перед кузиной. Я не сказал этого, но подумал, что молиться перед едой предрассудок. Тем не менее, когда дядя произносил эти молитвы, у меня сжалось сердце то ли от воспоминаний, то ли от утраты, и мне доставляло странное удовольствие слышать звук древнееврейской речи. В моем доме, когда я рос, не молились. Отец отослал нас с братом учить законы нашего народа в еврейскую школу, потому что так полагалось мужчинам. И мы посещали синагогу, потому что для отца было проще туда ходить, чем объяснять, почему он туда не ходит..
Я наблюдал за остальными, чтобы увидеть их реакцию на молитвы. Мне показалось странным, что Сарменто, который до этого не скрывал своего восхищения Мириам, теперь не сводил глаз с Адельмана.
Скажите, мистер Адельман, начал Сарменто, как только дядя закончил молитвы, повлияет ли угроза якобитского восстания на курс государственных ценных бумаг?
Я не смогу сказать вам ничего такого, о чем не говорят в кофейнях, сказал Адельман. Общественные потрясения всегда приводят к колебаниям цен на капиталы. Но без такого колебания
не было бы рынка, поэтому якобиты, полагаю, оказывают нам небольшую услугу. Но, повторюсь, это общеизвестно.
Ваше мнение не может иметь ничего общего с общеизвестными вещами, настаивал Сарменто. Мне так хотелось бы его услышать.
Я вам верю, сказал Адельман со смехом, но, вероятно, нашим друзьям,, которые не проводят время на Биржевой улице, это не так интересно, как вам. Он отвесил поклон в сторону Мириам.
Может быть, мы можем договориться о встрече в другом месте.
Вы можете встретиться со мной в любое время, ответил Адельман, хотя тон его был столь холоден, что мог бы отпугнуть кого угодно, кроме самых закоренелых подхалимов. Меня можно часто застать кофейне «У Джонатана», вы также можете послать мне туда депешу, и будьте уверены я непременно получу ее.
Если мы не можем говорить о деньгах, давайте побеседуем о столичных развлечениях! громко воскликнул Сарменто, надеясь, что выражает воодушевление. Что скажете, миссис Лиенцо?
Думаю, что мой кузен может больше сказать на эту тему, сказала Мириам тихим голосом, стараясь не смотреть на меня. Мне сказали, он знает толк в развлечениях Лондона.
Я не знал, как реагировать на ее замечание, но не мог усмотреть в ее словах никакого подвоха. Было лишь очевидно, что Сарменто задал ей вопрос, а она переадресовала его мне. Я решил воспользоваться предоставленной возможностью, уверенный, что смогу произвести на нее впечатление. Я рассказал, что слышал о новом театральном сезоне, и высказал свое мнение о нескольких исполнителях и пьесах прошлого сезона. Сарменто хватался за каждую высказанную мной мысль, используя ее для собственных рассуждений об актерской игре, пьесах и тому подобном. Этот задавала никогда бы не осмелился оскорбить меня на публике, но здесь, за столом моего дяди, он не скрывал своего ко мне презрения. Из уважения к дяде я не мог позволить себе поставить этого молокососа на место. Я делал вид, что не понимаю его взглядов и жестов, и в душе надеялся, что у меня будет возможность встретиться с ним в другом месте.
У дяди была традиция, что в отсутствие слуг-ужин подают живущие в доме дамы. Традиция не изменилась, и к моему восторгу, я заметил, что Мириам тщательно избегает как Сарменто, так и Адельмана, предоставив их заботам тетушки Софии, и смотрит исключительно на меня, подавая миски с супом и тарелки с бараниной, приправленной кардамоном. Я с нетерпением ждал каждого нового блюда, чтобы насладиться ее близостью: шелестом ее юбок, лимонным ароматом ее духов и соблазнительной грудью, едва видной в вырезе платья. Когда она приблизилась ко мне в третий, и последний, раз, она перехватила мой взгляд, упивающийся этим великолепием, и встретилась со мной глазами. Я напрягся, поскольку знал только две реакции на мой взгляд у лондонских дам и не мог сказать, осудят ли меня строго или сладострастно оскалятся. В обоих случаях я был бы разочарован. Не могу описать, насколько я был рад и смущен, когда Мириам не сделала ни того, ни другого, а только улыбнулась весело, словно давая понять, что радость, которую я испытываю при ее приближении, будет нашим общим секретом.