Ты мог бы предстать перед судом, продолжил Аврелий.
И утратить уважение Париса? Нет, нет!
Как хочешь, согласился Аврелий, сдерживая слёзы.
Диомед направился к двери, согнувшись под тяжестью своей вины. На пороге он обернулся.
Ах, господин, вот ещё что. Не забудь, прошу тебя, убрать слово «Младший» из формулы «Публий Аврелий Стаций Младший» на документах о собственности, которые я оформлял на твоё имя, иначе теперь, после смерти отца, у тебя могут возникнуть трудности со вступлением в права, посоветовал он тихим голосом.
Ты хочешь сказать, что купил всё это и записал на моё имя? спросил потрясённый Аврелий.
Конечно, господин, а ты что подумал? Твой отец всегда был неразумным человеком и в конце концов промотал бы всё состояние Я постарался обезопасить твоё наследство даже ценой того, что
совершил непростительное преступление. Раб не может решать за господина, а я делал это. И теперь, если не захочешь простить меня, позволь повеситься на этой верёвке, прежде чем будет принято решение
Забудь эту глупость, Диомед! с волнением воскликнул Аврелий и бросился к нему.
Но имение в Пицине, дом на холме Эсквилин, деньги
Это такой пустяк по сравнению с тем, что ты сделал! Оставляю тебя управляющим, надеюсь, Парис захочет пойти по твоим стопам. Подготовь документы вольноотпущенника. Немедленно дарую тебе свободу. Я не намерен больше доверять такое ответственное дело простому рабу!
Господин, я буду служить тебе вечно, а после меня мой сын и сын моего сына! пообещал управляющий, растрогавшись до слёз.
Это ещё что такое! Римляне никогда не плачут, забыл, что ли, Диомед? Теперь осталось только уладить последнее дело. Пришли сюда наставника Хрисиппа, приказал он управляющему, и тот ушёл весь в слезах.
Едва хмурый наставник вошёл в комнату, Аврелий помахал у него перед носом розгой.
Розга эта теперь моя, и я буду делать с нею, что захочу! грозно заявил юноша.
Старый наставник опустил голову и в ожидании удара проклинал свой длинный язык
Аврелий почувствовал, как у него руки чешутся пустить в ход розгу, но при виде дрожащего и неожиданно поникшего Хрисиппа вспомнил примеры благородства, о которых читал в исторических книгах. Это были примеры великодушия, которые старый наставник заставлял его заучивать наизусть под удары хлыста. Теперь настал его, Аврелия, черёд преподать урок непреклонному учителю.
Пойди принеси книги. Мы ещё не закончили второй том риторики, приказал он и, переломив розгу, отшвырнул её в сторону.
Аврелий послужил в легионе, потом неудачно женился и со временем развёлся. Убеждённый последователь философии Эпикура , патриций целиком посвятил свою жизнь изучению классиков, путешествиям по многим известным в те времена странам.
В Александрии , в Египте, он купил, спасая от виселицы, раба нахального Кастора, хитрого грека сомнительной честности, которому суждено было стать его бессменным секретарём.
В 41 году через двадцать лет с того памятного года, когда Аврелий отмечал своё шестнадцатилетие, Клавдий, всеми забытый брат Германика, которого так стыдилась семья, взошёл на трон Цезарей и сразу же назначил ближайшим помощником опытного Палланте, своего бывшего раба-счетовода Того самого, что однажды помог молодому Стацию разобраться в не сходившихся счетах.
Настало лето 42 года. Оно прошло спокойно, без каких-либо особых преступлений и загадок, которые нужно было бы распутать, без виновных, которых следовало бы разоблачить.
После отдыха в Байях Аврелий вернулся в Рим.
Смерть куртизанки
I
После обеда он долго принимал освежающую ванну, желая достойно приготовиться к свиданию, на которое сумел уговорить красивую молодую женщину, с которой познакомился этим утром.
Вечер был великолепный. Закатное небо над столицей окрашивало кирпичные стены красным и каким-то нереальным светом озаряло мраморные колонны. Вдали виднелись белые крыши храмов и густые рощи пиний, похожих на раскрытые зонты.
Ему хотелось было поторопить носильщиков, но он передумал и лениво откинулся на мягкие подушки, снова и снова с удовольствием рассматривая город, который, как ему казалось, знает во всех подробностях, но который не переставал удивлять и восхищать его.
Раб-глашатай прокладывал в толпе дорогу паланкину по запутанным улицам Рима, а Кастор, любимый слуга молодого сенатора, шёл следом за носилками, бережно неся дорогую, тонкой работы алебастровую вазу.
Миновав шумные и многолюдные улицы в центре, рабы пронесли паланкин между огородами на Авентинском холме и, покружив по нему, вскоре остановились возле дома Коринны.