Он глубоко чтил Алексея Алексеевича Брусилова и относил его к числу самых даровитых военачальников России.
Но сегодня он не мог согласиться со своим наставником и учителем.
На Военном Совете обсуждался вопрос выдвижения генерала Ренненкампфа на должность Главнокомандующего фронтом.
И Каледина поразила позиция и сам тон Алексея Алексеевича Брусилова при обсуждении этого вопроса.
Брусилов через силу, это было видно, не желая широкого обсуждения этого вопроса, заявил:
Есть мнение свыше, что генерал Ренненкампф э заслуживает монаршего благословения и может быть назначен Главнокомандующим войсками соседнего фронта.
Я просил бы Вас, господа генералы, с этим э мнением согласиться и утвердить означенную кандидатуру на должность Главнокомандующего войсками фронта.
Обсуждать далее мы этот вопрос не будем. И я бы просил Членов Военного Совета с этим повелением Государя, он так и сказал, повелением согласиться.
Все Члены Военного Совета, не поднимая глаз из-за стола, подняли руки, чем и выразили своё согласие с назначением Ренненкампфа.
И только один командующий 8-й армией генерал-лейтенант Каледин, отчётливо и громко, на весь зал, глядя в очи любимому военачальнику, сказал:
Ваше Высокопревосходительство, я считаю, что свершается роковая ошибка. Страна, многострадальная Россия наша, выше любой идеи. Выше монаршего повеления и выше воли Государя.
Только движимый интересами Отечества, я, как Член Военного совета фронта, заявляю: Нет! Нет, генерал Ренненкампф недостоин столь высокой чести. Не достоин занимать эту священную роль. Более того, в этой роли он будет опасен для Отечества и принесёт вреда больше, нежели пользы.
Доверить Ренненкампфу фронт сегодня это прямое забвение, попрание интересов Отечества. И я вновь и вновь повторюсь он недостоин столь высокой роли. У меня есть веские основания для такого заявления
Брусилов, что было ему не свойственно вообще, замахал руками:
Голубчик, Алексей Максимович, прошу Вас, не надо. Сам Государь настаивает на этой кандидатуре и Военный Совет не более, чем фикция. Пощадите меня, Алексей Максимович.
И с досадой добавил:
Вы не знаете, что приказ по назначению Ренненкампфа уже состоялся. Меня об этом известили накануне Военного Совета.
Каледин пополотнел. Кровь ударила ему в виски и он, чтобы не досаждать Брусилову, молча поднялся из-за стола и попросил:
Прошу Вас, Ваше Высокопревосходительство, неотложное дело, позвольте выйти.
Да, да, Алексей Максимович, заторопился Брусилов, можете быть свободны.
О Вашем особом мнении, как члена Военного Совета фронта, доложу Государю.
Прошу Вас, голубчик, и он в растерянности сам поднялся из-за стола, и было видно, что при этом даже боялся посмотреть в глаза Каледину.
Каледин привычным жестом левой руки перехватил старинную, в серебре, шашку, учтиво поклонился Брусилову и глухо произнёс:
Честь имею, Ваше Высокопревосходительство.
И спускаясь по лестнице дворца, который занимал Главнокомандующий, горько думал:
«Конец, конец России, ежели такие проходимцы, как Ренненкампф, выдвигаются на такие высокие роли.
Я ведь помню тот инцидент в Маньчжурии, когда неистовый Самсон, как мы его звали, генерал Самсонов, публично набил физиономию Ренненкампфу, прямо в Ставке Главнокомандующего».
Все офицеры ветераны японской кампании знали всю подоплеку этой истории: бригада Самсонова добилась грандиозного успеха в наступлении.
И поражение японской армии виделось всеми участниками этой операции. Нужна была только поддержка на флангах, слаженный и одновременный удар соседей, которые должны были отвлечь на себя силы противника, спешащие к участку прорыва.
Самсонов отправил офицера связи к Ренненкампфу, который также командовал бригадой соседнего корпуса на правом фланге Самсонова. В записке он просил соседа нанести удар по японским войскам в строго определённое время.
Прошёл день, второй, но Самсонов так и остался в одиночестве.
На помощь ему Ренненкампф не пришёл. Он даже не сдвинул свои полки, ссылаясь на то, что на это не было повеления Главнокомандующего Куропаткина.
И Самсонов, части которого были обескровлены в трёхсуточном сражении, вынужден был отступить.
Его бригада потеряла более половины личного состава, пришлось оставить всю артиллерию, так как не было более ни одного снаряда. От бескормицы и предельной усталости стали падать кони.
О, как страшен был Самсонов, появившийся в Ставке Главнокомандующего.
Его могучее тело, обтянутое изорванным мундиром, всё было в крови и своей и вражьей. Множественные раны военачальника свидетельствовали о том, какие испытания он перенёс в минувших боях лично.
Но он, не обращая внимания на свои физические страдания, запалился душой. Это было самым страшным.
Не спрашивая разрешения у Куропаткина, он не вошёл, а ворвался в кабинет, где тот проводил совещание.
Все его участники замерли.
Алексей Максимович, командуя к тому времени казачьим полком, всё видел своими глазами.
Самсонов был страшен, и вместе с тем прекрасен. Глаза его горели. Багровое, давно не бритое лицо, всё было в засохшей крови. Фуражки на голове не было, и его богатые волосы рассыпались в разные стороны, на мощном загривке тоже был засохший корж крови.