В заговоре с убийством Павла в марте 1801 года Конный полк участия не принимал, наоборот, заговорщики постарались обвинить командование полка в якобинстве, чтобы отстранить лейб-гвардейцев от охраны персоны государя. Иначе внутренний караул Михайловского замка, состоящий из 24 бойцов полка, наверняка помешал бы заговорщикам осуществить задуманное. А когда переворот состоялся, многие конногвардейцы отказались поначалу присягнуть новому государю Александру. И все-таки они присягнули. Но с большим опозданием, и лишь когда им предъявили труп Павла. Тем не менее, некоторые офицеры полка еще долго бросали обвинения в лицо участникам заговора и даже вызывали их на дуэли.
Ты чьих будешь? спросил я, выждав, когда Степан прожует пищу и запьет вином.
Уральский я. Сын купца Демидова. Незаконнорожденный. А фамилия по матери.
Ишь ты! Непрост, каналья! впрочем, я так и думал.
Манеры его сразу не показались мне аристократическими. Выдавало заискивание перед высшим сословием: это его «ваше высокоблагородие» через слово. Но речь была правильной, даже образной. Потому я поинтересовался:
Ты грамоте, случайно, не обучен?
Он кивнул, пробормотав:
Обучен, ваше сиятельство. Батюшка для меня учителей нанимал. И аттестация даже имеется.
Я сказал:
Что ж, это к лучшему. Значит, меня понимать лучше сможешь, когда изобретательством заняться пожелаю. А теперь докладывай диспозицию. Что тут, да как устроено у этого мельника и в окрестностях. Небось, пока я болел, ты уже везде полазил, все разведал, да со всеми здешними девками перезнакомился?
Увольте, ваше высокоблагородие. Какие девки на хромоногого польстятся? Я едва хожу, да и то боком. Мы же с вами теперь два инвалида! искренне сказал Коротаев.
Но, выражение его лица сделалось вдруг испуганным. Понял парень, что, напившись вина, сболтнул лишнего, вот и подумал с опозданием, что князь может обидеться, раз неосторожно инвалидом обозвал его, дворянина, сравнив с собой увечным и безродным.
Впрочем, я и не думал обижаться, наоборот, подбодрил бойца:
Ерунда! Мы с тобой никакие не инвалиды, а раненые герои Аустерлица! И потому просто обязаны перебороть свои болячки и сделаться примером для всех остальных.
А Степан смущенно пробормотал:
Как же я болячку переборю, ваша светлость, ежели у меня правая нога, которую Сивка под себя подмял, умирая, не ходит больше, как положено? Мне ее и совсем отрезать хотели, потому что вся распухла, да только этот французский хирург, что вам операцию делал и потом вас осматривал, сказал, что кость не повреждена, а только мышцы расплющены. Он мне мазь какую-то выдал. Я мазал, как он велел, и опухлость уменьшилась. Но и теперь мне каждый шаг болью отдается
Я перебил:
Нечего себя жалеть, солдат, мышцы восстановятся. Реабилитационные упражнения с тобой освоим, да вернемся в строй.
Про рекреационные упражнения я ничего не знаю, ваша светлость. Но нога болит, а боль не проходит никак. Когда лежу, то затихает. А как снова пойду, так и болит снова, пожаловался Степан.
Как только я утолил голод, настрой у меня сделался боевой. Да и голос потихоньку прорезаться начал. Заметил, что чем больше я разговаривал, тем меньше хрипел. Спросил рядового, вспомнив кое-что:
А скажи-ка, братец, оставили нам французы какое-нибудь имущество, например, форму нашу военную?
Все, что осталось, здесь у вас в комнате в комоде сложено, поведал денщик.
А я приказал:
Так вытаскивай, тащи все сюда, раскладывай на кровати. Надо имуществу смотр устроить.
Вещей оказалось маловато. Белый колет моего мундира был безнадежно испорчен пятнами крови, которые не отстирались полностью. А штаны-лосины и вовсе оказались рваными. Видимо, они лопнули по шву, когда их в спешке стаскивали с меня раненого. В отличие от моей формы, белая конногвардейская куртка-колет Коротаева сохранилась неплохо, а вот серые суконные рейтузы с отрезанной правой штаниной совсем не годились для носки. Разглядывая форму Степана, я вспомнил, что при императоре Александре форма лейб-гвардейцев Конного полка снова поменялась, сделавшись похожей на форму кавалергардов.
Головных уборов, положенных к форме, не обнаружилось. Хорошо еще, что хоть вернули нам французы и это. Причем, вместе с сапогами вернули. Мои ботфорты и короткие сапожки лейб-гвардейца находились в полном порядке. Но, кроме этих предметов гардероба, больше в комоде не обнаружилось ничего. Ни нижнего белья, ни ремней портупеи, ни оружия.
Впрочем, ничего удивительного. Мы же в плену находимся. Хорошо, хоть враги проявили благородство, оставив мне золотую ладанку, подаренную сестрой. И я поинтересовался еще одной очень важной вещью:
А что у нас с деньгами?
Ничего. То бишь, нету ни копейки, ваше высокоблагородие. Не оставили французы нам денег, пробормотал Степан.
Отсутствие денег было проблемой. Тем более, что в моей голове уже сложился план немедленно ехать домой, наняв какой-нибудь гужевой транспорт. Но, вряд ли кто-то в такое неспокойное военное время среди зимы рискнет повезти пленного русского князя через границы под честное слово расплатиться по прибытию в пункт назначения. Да и лошади в дефиците, все мобилизованы, наверняка. Даже непонятно, как и на чем возвращаться в Россию. Потому закрутились сразу в мозгу всякие нехорошие мысли, что рискую застрять здесь надолго. Вон, в книжке Толстого Андрей Болконский, кажется, месяца четыре после Аустерлица добирался до дома.