Умоляю тебя, обратился он к Каллирое, оказать мне первую милость: поведай мне о самой себе, Каллироя. Не чужому рассказывать будешь ты, ибо в наших характерах есть у нас с тобой нечто родственное. Не страшись ничего, даже если тобой совершено нечто тяжкое.
На последние слова Каллироя обиделась:
Не оскорбляй меня, сказал она, ничего дурного я за собой не знаю. Но так как былая высота моего положения не соответствует теперешней моей судьбе, то я боюсь показаться обманщицей, рассказывая о себе вещи, которые со стороны тех, кто не знает их, вызовут недоверие, потому что прошлое не свидетельствует о настоящем.
Образ мыслей женщины привел Дионисия в восхищение.
Можешь ничего не рассказывать, обратился он к ней, я и так все уже понял. А впрочем, все-таки говори, хотя сказать о себе не сможешь ты ничего такого, что по своему величию равнялось бы тому, что мы перед собой сейчас видим. Любая блестящая повесть о тебе окажется ниже тебя самой.
С трудом начала она, наконец, о себе рассказ:
Я дочь Гермократа, сиракузского стратега. Потерявшую сознание после внезапно случившегося со мной несчастия, меня богато мои родители похоронили. Мою могилу вскрыли грабители. В ней они и меня нашли, уже после того, как ко мне вернулось дыхание, привезли сюда, и здесь Ферон потихоньку продал меня вот ему, Леоне.
Обо всем сообщив, умолчала Каллироя только о Херее.
Но, так продолжала она, умоляю тебя, Дионисий. Ты ведь эллин, ты гражданин человеколюбивого города и ты образован: не уподобляйся разбойникам и не лишай меня моего отечества и моих родных. Что тебе, при твоем богатстве, еще одна лишняя невольница? Но ты не потеряешь и выплаченной за меня цены, если вернешь меня моему отцу: Гермократ умеет отвечать благодарностью. Мы любуемся Алкиноем, и нравится он нам именно тем, что он доставил просителя на его родину. Являюсь и я твоей просительницей. Спаси пленную сироту. Если же свободы своей не смогу сохранить я в жизни, то избираю я тогда для себя свободную смерть.
Слушая это, Дионисий рыдал, будто бы над Каллироей, в действительности же над самим собой. Ибо он понимал, что надежда на удовлетворение его страсти от него ускользает.
Ободрись, Каллироя, сказал он, не падай духом! Ты получишь то, о чем просишь: в свидетельницы я призываю эту вот Афродиту.
Эрот ненавидит меня, и я во всем несчастен. Жену свою я схоронил, а новая невольница бежит от меня, а я-то считал ее подарком мне Афродиты. Я создавал себе в мечтах жизнь блаженнее, чем жизнь Менелая, мужа знаменитой лакедемонянки , потому что я не допускаю, чтобы так красива была даже и Елена. И сколько убедительности в ее речах. Да, отжита у меня жизнь! В тот самый день, как Каллироя удалится отсюда, и я удалюсь из жизни.
Нет, не связывай себя заклятием! закричал Леона на эти слова Дионисия. Ты же ведь ее хозяин, ты же имеешь над нею власть, и она, хочет или не хочет, выполнит твое решение. Уплатив талант, я же ее купил!
Купил! Свободную ты, трижды несчастный, купил? А разве не слышал, что имя Гермократа, стратега всей Сицилии, торжественно чеканится на монетах этого острова, имя Гермократа, которого уважает и любит персидский царь, посылающий ему ежегодно дары за то, что в морском сражении он разбил врагов Персии, афинян? Мне стать тираном свободной личности? Мне, Дионисию, чья прославлена строгая нравственность, мне оскорбить насилием ту, которую оскорбить не решился и Ферон-разбойник?
Так объявил он Леоне и, однако же, продолжал надеяться, что сумеет склонить Каллирою: благие надежды свойственны природе Эрота. Дионисий верил,
что заботливостью о Каллирое он цели своих желаний добьется. Он вызвал к себе Плангону и сказал ей:
Усердие свое доказала ты мне уже достаточно. Поэтому я вручаю тебе самое важное и самое для меня дорогое из всего, что мне принадлежит, нашу гостью. Хочу, чтобы она не терпела ни в чем недостатка, вплоть даже до роскоши. Считай ее своей госпожой, ухаживай за ней, служи ей и старайся ее к нам привязать. Почаще хвали меня ей, описывая меня ей таким, каким ты меня знаешь. Владыкой, смотри, ей меня не называй!
Плангона поняла поручение. Она была расторопна, и делом этим она поспешила заняться, скрытно связав с ним и свой собственный замысел. Придя к Каллирое, она о полученном ею приказе за ней ухаживать не сообщила ей, а принялась выказывать ей расположение, стремясь войти в доверие к ней и сделаться ее советницей.
Дионисий затягивал свое пребывание в деревне то под тем, то под другим предлогом, в действительности же потому, что он был не в состоянии удалиться от Каллирои, а увозить ее с. собой ему не хотелось: ведь как только ее увидели бы, так поднялись бы крики о ней, ее красота поработила бы всю Ионию, и докатились бы слухи о ней и до великого царя!