Эта роковая тройка за пренебрежение иностранным языком закрыла мне тогда дорогу на геологоразведочный факультет. Проходной балл там был очень высокий, и предпочтение отдавалось выходцам из семей, имеющим отношение к геологоразведке. Ввиду этого я был зачислен на факультет разработки месторождений полезных ископаемых в группу РМПИ-14.
В течение первого полугода я пытался заявить о своем желании перейти на геологоразведку, но в конце года и эта слабая надежда погасла. Я стремился добиться перевода на этот факультет в случае отчисления из-за неуспеваемости кого-либо из студентов-геологоразведчиков в конце первого полугодия. К этому времени, к декабрю 1948 года, в горный институт из министерства геологии неожиданно пришло письмо за подписью министра с указанием принять сверх плана 40 человек на геологоразведочный факультет из числа бывших фронтовиков-практиков из геологоразведочных партий. Так рухнула моя мечта стать геологом-разведчиком. Состязаться с практиками,
да к тому же с бывшими фронтовиками, было нереально.
В июне 1949 года, после окончания первого курса, я приехал в село Ильинское на каникулы перед полевой практикой. Мой отец инвалид Великой Отечественной войны II группы в это время тяжело заболел. Брат Виктор окончил среднюю школу и готовился к поступлению в Свердловский горный институт. Ввиду болезни отца и его дальнейшей, по заключению врачей, нетрудоспособности наша семья оказалась в довольно сложном положении.
Поддерживать материально двух студентов было некому. Отец нетрудоспособен, мама не работала, да и сами они уже нуждались в помощи по возрасту и состоянию здоровья.
В это время в Ильинский райвоенкомат и РК комсомола пришла заявка из Пермского областного управления МГБ на подбор одного кандидата для службы в органах государственной безопасности с последующим направлением на курсы немецкого языка в Германии.
Руководители Ильинского райвоенкомата и райкома комсомола меня хорошо знали по общественной работе.
Они знали также и о сложившемся положении в нашей семье, и поэтому мне вскоре пред ложили поступить на военную службу в органы госбезопасности для дальнейшего продолжения учебы, но уже в качестве военнослужащего. Я дал свое согласие, так как к этому времени у меня уже не было надежды перевестись на геологоразведочный факультет, а родителям нужна было моральная и материальная поддержка.
В сентябре 1949 года на площади Дзержинского в Москве состоялось мое первое знакомство с представителями отдела кадров министерства государственной безопасности СССР. Принимала женщина, майор по званию. После ознакомления с моей автобиографией, она поинтересовалась, изучал ли я краткий курс КПСС, знаю ли я историю Октябрьской революции? Спросила, кто из бывших царских генералов пытался подавить революцию? Я назвал генерала Корнилова. После этого последовал ряд вопросов, уточняющих мою биографию и фамилию, правильно ли она указана в анкете. Я подтвердил, что моя фамилия указана правильно, и что я Корнилков, а не Корнилов. Кадровик перевела разговор на родственников и предков отца. Я пояснил, что родители отца из глухой уральской деревни и ни в каком родстве с генералами и помещиками не бывали. Они все потомственные крестьяне, живут в Пермской области постоянно. Тут мне в голову пришла простая мысль. Я сказал, что в нашем родном селе Сретенское около 3040 % жителей носят фамилию Корнилковы, а не Корниловы, что это можно уточнить, позвонив из Москвы по телефону в местный райотдел милиции. На этом беседа была прервана. На другой день, уже доброжелательно, кадровик сообщила мне, что процент жителей села Сретенское с фамилией Корнилковы даже больше чем я указал. В дальнейшем подозрений в мой адрес о возможном дворянском происхождении от кадровиков я не слыхал.
Из Москвы наш путь лежал в Берлин. Меня приятно удивил, в отличие от путаного разговора в отделе кадров, четкий инструктаж о правилах поведения в пути до Берлина первое представление о конспирации. В дороге мы не сотрудники госбезопасности, а вольнонаемные, командируемые на работу в войска, едем не на учебу, а служить в армии и т. п. Хорошо помню первые впечатления по пути на Запад о последствиях минувшей войны на территории СССР. После Смоленска были видны сплошные развалины и пожарища на месте городов и населенных пунктов. Удивил вид детей на коротких остановках, особенно в Белоруссии: оборванные, грязные, голодные. Спросил у ехавшего вместе с нами офицера, почему же они такие чумазые? Он разъяснил, что они все еще живут в землянках, и указал мне на бугорки земли в районе какой-то станции. Это были входы в подземные жилища.
Берлин осенью 1949 года представлял собой горы кирпичей, остовы полуразрушенных зданий, следы пожарищ на месте жилых корпусов. Контрастно в море хаоса выглядели расчищенные дороги и аккуратные ряды деревьев вдоль улиц города. На Силезском вокзале, куда прибывали тогда поезда, нас встретили. Помню перед расчищенной привокзальной площадью груды развалин жилых домов, на них несколько молодых березок и один сохранившийся подъезд жилого корпуса.