Развод. Свекровь - а я говорила! Полина Измайлова
Глава 1. Маркес и его Муза
Ключ поворачивается в замке слишком легко. Слишком. Это уже странно.
Обычно я захожу как спецназ: плечом в дверь, вспоминая кое-кого не злым тихим словом. Кое-кого это, конечно, мужа.
Иннокентия Великолепного.
Или просто Кешу.
Замок заедает с весны. Кеша, конечно, обещал смазать, починить, поменять что-то там из мира бытовой магии.
Но потом сказал свою любимую фразу: Я писатель, Луша. Я не могу опускаться до работы слесаря.
Луша это я. Вообще-то, Лукерья. Лукерья Ильинична Луговая фамилия девичья. Моим родителям казалось, что дать дочери редкое имя Лукерья очень круто.
Спасибо им, конечно. Я хотела поменять, потом поняла, что привыкла, смирилась, отработала это на сеансах психотерапии сама с собой и пришла к тому, что в том, чтобы быть Лукерьей или Лушей, есть какая-то прелесть. Не знаю, правда, какая, но она есть.
Итак, я Луша, мой муж Кеша.
И он реально считает себя писателем.
Говорят, художник от слова худо. От какого слова писатель, мне даже страшно произнести, но таки да. Мой Кеша именно от этого слова.
В общем, бросил мой писатель Кеша красивую фразу про слесаря. И всё. На этом его вклад в создание домашнего уюта закончился.
Бытовой импотент, сто процентов. И вроде бы я смирилась, но
Боже, дай мне знак!
В чем же дело? Сегодня ни тебе заедания, ни хруста, ни танцев с бубном.
Просто чик , и я в квартире. Тихо. Подозрительно тихо.
Сначала. А потом звуки.
Нет, не телевизор. Не музыка. И точно не медитация.
Кешенька ты как тигр ммм я вдохновлена
Я чувствую, Муза, чувствую отвечает он томным, почти театральным голосом. Ты меня так раскрываешь
Открываю рот. Не могу вдохнуть. Сердце тормозит, а потом резко запускается и бьет в виски. Руки сами сбрасывают сумку.
Я иду в спальню. Нет, я лечу туда, как богиня гнева. Кали, черт побери!
Влетаю и И вижу.
Здрасьте, говорю спокойно. Ну, наконец-то. Мой гений, мой Маркес нашел свою Музу.
Картина маслом.
На кровати мой Кеша, чистый, как белый лист. То есть голый. Абсолютно.
А сверху барышня. Молодая. Йуная! Вся в кружевах и вдохновении.
С ресницами, которые можно сдавать в аренду как шторки.
Замираю в дверях. Смотрю, словно хочу сфотографировать эту сцену на память.
В голове странная, звенящая пустота. Никаких слез, истерик, разбитых тарелок не будет однозначно.
Просто... что-то выключилось. Как свет в ванной, когда перегорела лампочка.
Я даже не знаю, что меня зацепило сильнее его довольная морда или то, как эта профурсетка смотрела на него.
С восторгом! Да!
Как будто он не Кеша из Бирюлёво, а, прости господи, Хемингуэй! Пелевин, блин.
Лукьяненко в носках!
Где-то внутри всё медленно сжимается, как белье в машинке на отжиме, но снаружи полное спокойствие.
Стою, смотрю на них и только одно понимаю наверняка: после этого момента ничего уже точно не будет по-прежнему
И мысль в голове ты же хотела какой-то знак? Вот тебе и знак!
Кеша подпрыгивает:
Луша?! Ты что тут делаешь?!
Домой пришла. Представляешь? К себе домой. В свою квартиру. Да, у меня тут даже зубная щетка. И тапочки. Потому что я здесь, Кеша, живу.
Муза вскрикивает как-то запоздало и начинает скакать по комнате в поисках трусов.
Я ее не трогаю. Смысл?
Она пищит, как крысеныш, которому наступили на хвост, хватает с пола какие-то тряпки, кеды и просачивается мимо меня к выходу.
Даже глаз не поднимает исчезает, растворяется в коридоре, оставив после себя запах приторных карамельных духов и ощущение абсурдности происходящего.
Я ее не останавливаю. Не до нее. У меня другая цель.
Чемодан!
Быстро шагаю к шкафу, достаю из верхнего отсека потрепанное, пластиковое чудовище и начинаю складывать вещи.
Кеша дергается, накидывает на себя плед резким, театральным движением, как будто он не застукан с любовницей, а защищает честь на дуэли.
Красивый, зараза.
Всегда был.
С правильными такими скулами, чуть волнистыми волосами, глазами цвета утреннего кофе и телом, которое выглядит так, будто его лепили с натуры для курса Пластическая анатомия.
Этакий Златопуст Локонс.
Бабы на него липли, как мухи на варенье. Да что там, я сама когда-то прилипла.
Дура.
Но сейчас сейчас
он весь какой-то мелкий, нелепый, с этим пледом, сползающим с плеча, и лицом человека, который не ожидал, что придется отвечать за свои поступки.
Уже не бог слова, коим себя мнит, а школьник, который спалился на шпоре.
Смешно.
Подожди! Ты ты что, уходишь? Кеша вытягивается из пледа, как будто собирается преградить мне путь к свободе.
Я поднимаю бровь и не торопясь складываю ЕГО пиджак в чемодан.
Я? Ухожу? переспрашиваю. С чего ты взял?
Он смотрит на меня как голубь, которому объясняют, что теперь он утка.
Ну... ты же собираешь чемодан?
Так я твой чемодан собираю, Кеша. Ты просто еще не в курсе, но это ты съезжаешь.
Говорю, а потом улыбаюсь, играя бровями, и медленно достаю из шкафа его любимый белоснежный льняной костюм. В топку!
И вот тут у него на лице Иннокентия Великолепного появляется выражение настоящей трагедии.
Шекспир и Гамлет в одном флаконе. Только бездарный как задница.
Лукерья! О чем ты? Почему я должен съезжать?