а) пассажиру обеспечивалось жесткое место и
б) ему предоставлялась возможность бесплатно получать в пути кипяток.
Что касается жесткого места, то это надо понимать не в переносном, а в буквальном смысле слова. Если бы в то время кто-нибудь потребовал у проводника матрац, накрахмаленную простыню, белоснежный пододеяльник, проводник решил бы, что пассажир определенно не в себе. Да и само жесткое место не имело тогда четких координат. Оно могло оказаться и под нижней лавкой, у батареи отопления, и на самой верхотуре, где нынче мирно дремлют, покачиваясь, кофры из красивого голубого, розового и черного пластика.
Не так просто обстояло дело и со второй услугой. Чтобы обеспечить всеобщее чаепитие, следовало на очередной станции мчаться в тот конец перрона, где стояла будочка с надписью, исполненной иногда еще с соблюдением правил старой орфографии: «Кипятокъ».
Целая индустрия поставляла проезжающим этот фыркающий и обжигающий продукт первой необходимости. Но и потреблялся он в количествах совершенно неимоверных. Жаль, не сохранилась статистика того времени. Она бы показала, что по количеству поглощаемого кипятка на душу пассажира в конце двадцатых годов мы уверенно занимали первое место в мире!
Но чьи все-таки желудки и души согревал тогда добрый кипяточек? Кто пробавлялся им, трясясь на вагонной полке и с тоской вспоминая домашние разносолы?
Это были разные люди, но среди них встречалось немало и таких, как Матвей Канюка.
Период нэпа к тому времени официально считался закончившимся. Прекратили существование концессии, позакрывались тресты и фирмы со смешанным капиталом, частные фабрички и торговые заведения. Но остались бывшие хозяева и хозяйчики, со скрежетом зубовным уступившие свои позиции, но не утратившие надежд на лучшее будущее и сумевшие припрятать кое-что из накопленных богатств.
Коллективизация была повой грозной бурей, обрушившейся на них. «Ликвидируем кулачество как класс!» гремело над их головами. Это было пострашнее фининспектора с налогами и ликвидкома, описывавшего станки на полукустарных фабричонках. Сегодня берутся за куркулей, за «крепких» хозяев, а завтра могут добраться и до них, бывших суконщиков, кожевников, лесоторговцев. Ведь если хорошенько разобраться, то к какому классу их можно отнести? Не к пролетариям же!
Тогда вот и покинули они теплые гнезда, тогда и понесло их по разным путям-дорогам
Поток не может быть бесконечным. Где-то сила инерции ослабевает, и он, подобно волне, достигнув песчаной отмели, растекается мелкими ручейками, оставляя после себя пену и мусор. Галаховка оказалась именно такой отмелью.
Только, в отличие от обычных отмелей, она была защищена обильной порослью хвойных и смешанных лесов, что составляло дополнительное удобство для поселенцев, не желавших, по понятным причинам, обосновываться на виду у всех. Колонизация Галаховки шла быстрыми темпами. И вскоре она уже представляла собой довольно крупное поселение, раздавшееся вширь по обе стороны пересекающей его железной дороги.
Но, кажется, пора нам от общих рассуждений перейти к конкретным событиям и посмотреть, как они развивались дальше.
Матвей Канюка собрал с прилавка кости, остатки мяса, помыл руки в рукомойнике, снял фартук и хотел уже захлопнуть витрину, как кто-то постучался в лавку.
Кто там? спросил Канюка и, на всякий случай пододвинув к себе остро отточенный топор, откинул крюк.
Вошел человек. Его можно было принять за рыночного контролера, за агента угрозыска, за фантазера наконец. Им он и оказался.
Товарищ Канюка, сказал человек, я пришел сюда, чтобы исправить оплошность местных властей. Наблюдая за вашей работой, я пришел к заключению, что Галаховка еще никогда не имела такого отличного мясника, как вы. Я поздравляю вас. Виват! Правда, работаете вы несколько грубовато. Пересортица мясопродуктов прием, достаточно хорошо изученный торговой инспекцией
Чего вы хотите?
Дать добрый совет.
А кто вы такой, чтобы давать мне советы?
Человек, не говоря ни слова, протянул визитную карточку. На ней значилось:
«КАЙ ЮЛЬЕВИЧ ДИОГЕНОВ, исследователь-социолог, лектор-общественник.Адрес: Галаховка, Б-16, до востребования»
Ну и что? спросил Канюка, прочитав карточку.
Ну и ничего, ответил Диогенов. Потом окинул взглядом лавку, отыскал табуретку и, небрежно смахнув с нее пыль, присел. А вы всех посетителей встречаете так неприветливо?
Ко мне сюда никто не заходит, угрюмо пробурчал Канюка.
И зря! Зря вы чураетесь общения с людьми, Канюка. Не знаю, пришлось ли вам познать хотя бы начала естественных наук. Но если бы вы даже поверхностно познакомились с трудами Дарвина, то на всю жизнь усвоили бы, что человек существо коллективное. Отшельники, анахореты это ведь из легенд, из литературы. В жизни люди держатся друг друга, они образуют сообщества.
Вы что, в шайку меня хотите втянуть? Так не на такого напали!
Какая профанация, какой утилитаризм! воскликнул Диогенов, театрально заломив руки. И вот ради таких тупиц, ради таких примитивных субъектов просветители прошлого придумывали теории лучшего социального устройства жизни на земле и шли за эти теории на казнь!