Сомнение в правильности сделанного выбора сначала осторожно высказал Штутгофф.
Кай Юрьевич, сказал он, а почему вы думаете, что кто-то из эпроновцев пожелает покинуть благодатные черноморские берега и занять более чем скромную обитель в нашем кооперативе?
Да, почему? Растолкуйте нам, Кай Юрьевич, поддержал Канюка.
Теоретик ответил вопросом:
А кто-нибудь из вас знаком с особенностями работы водолаза? И, когда увидел отрицательные жесты собеседников, продолжал: Так вот знайте, что существует на свете кессонная болезнь настоящий бич водолазов. Она сваливает и богатырей. Нигде люди так быстро не выходят в тираж, как в водолазной профессии. И вот представьте себе заслуженного ветерана, которому навсегда запрещены погружения под воду. Что ему делать? Сидеть на берегу и растравлять душу зрелищем того, как другие, более молодые и физически крепкие люди, занимаются его любимым делом, к которому он уже не способен? А не лучше ли убраться куда-нибудь подальше, в укромный уголок, и здесь в тиши доживать вон век, обдумывая все пережитое? Я спрашиваю, наша Галаховка не тот ли желанный приют или тихая обитель, как выразился товарищ Штутгофф?
Участники ответственного коллоквиума единодушно согласились с этими вескими доводами.
Море встретило Штутгоффа и Раненого оленя криком чаек, плеском волн и такими яркими бликами, что от них слепило глаза.
Хочешь искупаться, мальчик? спросил Штутгофф своего юного помощника.
Жгучего желания пока нет, ответил поэт по-книжному. И добавил привычной галаховской прозой: Я подожду пока с купанием, дяденька.
Тогда примемся за дело, сказал Штутгофф, и они разошлись в разные стороны.
Читатель, вероятно, уже догадался, какое дело привело к Черному морю наших героев. Но почему они приехали вдвоем? Разве с деликатной миссией не справился бы один лихой снабженец и заготовитель всяческого добра?
Опять-таки настоял на этом варианте Диогенов.
Пусть Штутгофф прихватит с собой сына нашего художника, сказал он. Его задача потолкаться среди молодежи, прислушаться к ее разговорам. Кто знает, может быть, придется действовать через какого-нибудь юнца сына или племянника того самого эпроновца, который нам так необходим. Потом у автора нашего гимна есть уже известный опыт. Не зря же он побывал в черноморских палестинах
Так Раненый олень в третий раз за свою сравнительно короткую жизнь оказался на Черноморском побережье.
Теперь он сидел на песчаной отмели и пальцем ноги чертил на песке какое-то полюбившееся ему женское имя. Одновременно он старался подобрать удачную рифму к слову «море». Но дело не ладилось. Набегавшая ленивая волна смывала начертанные на мокром песке буквы, а к слову «море» не придумывалось ничего, кроме «горя». Олень же, несмотря на свой сравнительно короткий поэтический опыт, знал, что нельзя подряд рифмовать имена существительные, надо чередовать их с рифмой глагольной.
Поэт уже решил было подняться и идти в город, как вдруг его внимание привлекли двое. Они приближались к морю. Коренастый пожилой мужчина вел за руку паренька лет десяти одиннадцати. Они остановились на берегу, мальчишка разделся и кинулся в волны. Старик же присел на камень, достал кисет, набил трубку и закурил. На нем была аккуратно сшитая парусиновая роба, из-под которой виднелась полосатая
тельняшка.
«Моряк, решил про себя Олень. Может быть, даже водолаз». А тот встал, подошел к воде и крикнул парнишке:
Далеко не заплывай, внучек, а нырять можешь сколько вздумается. Может быть, мы это море с тобой в последний раз и видим!
Мальчишка же плавал и нырял просто бесподобно. Его белая льняная голова появлялась среди волн то тут, то там. Олень снял с себя майку и, вздрагивая всем своим пупырчатым телом, с отвращением полез в воду. Он приблизился к мальчишке.
Эй, дядя! крикнул тот. А ты можешь плавать вот так? и поплыл на спине, загребая воду ручонками. А так можешь? и паренек поплыл вниз лицом, вытянувшись в струну над поверхностью моря. Поднял голову и сказал: А там на дне такие камушки и все-все видно!
Потом стал нырять по-дельфиньи, вспенивая воду.
Но, видно, и у этого отличного пловца иссякли силы, и он, выбравшись из воды, устало прилег на песке. Олень присоединился к нему.
Кто твой дед? Моряк? спросил он.
Мальчик с гордостью ответил:
Моряк? Скажешь тоже! Тут все моряки. Мой дед эпроновец. И со вздохом добавил: Уезжаем мы отсюда. Дед говорит, что списали его с базы.
Олень быстро оделся и, попрощавшись с мальчиком, пошел разыскивать Штутгоффа.
Есть эпроновец, запыхавшись, доложил он и рассказал о встрече с дедом и внуком.
А ты узнал, где они живут?
Нет, смутившись, ответил помощник. Мальчик только сказал мне, что они с дедом обедают в кафе «Якорь». Там их и надо искать.
Долго пришлось дежурить Штутгоффу в пустынном кафе в эти пляжные часы, пока они не вошли: дед и внук.
По красочному описанию Оленя, он сразу узнал их. И как бы невзначай начал беседу. Бывший водолаз, по какому-то стечению обстоятельств являвшийся к тому же тезкой знаменитого Крылова но звали его не Фотий Иванович, а Фотий Георгиевич, с горечью расставался с любимой работой и родной стихией.