любезной услугой с моей стороны, проявлением моей зрелости и ответственности.
- И сколько ты нам дашь? живо поинтересовалась Нурия, не дав мне договорить и даже оставив
на время креветок. Перспектива появления денег в ее кошельке заставила ее забыть об огорчительных неурядицах с ее бывшим. Сейчас она ласково поглаживала Паркера и сделала нечто окончательно и бесповортно запретное дала псу цыплячье крылышко со своей тарелки. Это не метод воспитания собаки, но я ничего не сказал ей, потому что тема сегодняшнего разговора отнюдь не обучение моего пса.
- Значит, по-твоему, я должна отправляться на пенсию.
- Нет, ма, это совсем не так, сейчас наступало самое худшее. Я только хочу, чтобы тебе жилось
спокойно и удобно, хочу обеспечить твое будущее. Я не знаю, но, по-моему, тащить на себе такой магазин тебе уже слишком тяжело. Ты устала. Я хочу сказать
Она не дала мне продолжить.
- Избавиться от меня, вот чего ты хочешь.
- Так о какой сумме, хотя бы приблизительно, мы говорим? сестра талдычит о своем. У меня
тут мысль. На эти деньги я куплю машину Даниэлю. Даниэль это как раз тот самый бывший, которого она ненавидит. С Луисом, еще одним бывшим, вторым по счету, сестра, к счастью, чудесно ладит; он просто святой. С Эрнесто, самым первым, она не враждует, потому что он аргентинец, и половину времени живет там. Мне нужна машина, на худой конец, подержанная.
- Мама обратился я к матери, стараясь направить разговор в действительно интересующее
меня русло, но Нурия не собиралась уступать главную роль.
- Десять тысяч евро? Сколько может стоить магазин? Двадцать тысяч? Сто тысяч?
Я не удостоил ее ответа, хотя игнорировать сестру было трудно, поскольку она продолжала
баловать Паркера, подкармливая его.
- Мам, помещение
могло бы оставаться по-прежнему записанным на твое имя, я платил бы тебе за
аренду, а ко мне перешло бы владение магазином, потому что если ты думаешь
- Это дело я должна обдумать, изрекла мама.
Я замолчал. До этой минуты мне удавалось действовать по плану, составленному Бланкой. Нурия
воспользовалась моим молчанием, чтобы громко вопросить:
- Мне причитается такая же часть, как и ему, да, Хорхе?
Хорхе работает в какой-то посреднической фирме, и сестра уже хотела втянуть его в паучью сеть
хитросплетений, сотканных ее любовными отношениями, в которых все перемешалось и запуталось, ничем не заканчиваясь. Однако Хорхе был благоразумен, и, оценив увиденное, не стал марать себя, ввязываясь в дрязги, хотя все мы знали, что не присоединиться в такой момент к сестре подобно смерти, ибо позже однозначно разразится скандал. Нурия из тех людей, кто либо с нами, либо против нас.
Я решил пойти в контратаку в конце концов, сестра не мать.
- По завещанию да, Нурия, но я работаю там все время с того самого дня, как умер отец, в то
время как ты нет. Это не одно и то же, съязвил я. И не подкармливай Паркера за столом!
- Что-то я не понимаю, ответила она.
Сестра порядком мне надоела, я был сыт ею по горло. Вместо того чтобы помочь мне убедить
мать, она возводила воздушные замки, но я все же вооружился терпением и продолжил объяснения. Никто и не говорил мне, что будет легко.
- Послушай, дорогуша, я хочу сказать, что все эти годы я многое вкладывал в магазин. И еще...
когда пайщик не вкладывает в дело ни гроша, его акции обесцениваются.
- Ты тоже ни гроша в него не вложил, величественно сказала мать, шевеля торчащими из-под
гипса пальчиками. То, что до этого момента мама хранила молчание, соблюдая спокойствие, не означало, что она смирилась, или то, что она хотя бы чуточку согласна со мной.
- Но я ухлопал на него кучу времени, мама, а это тоже вложение капитала. Мои акции из тех, что
мы разделили с Нурией, количественно выросли. Их стало больше.
Меня расстроил недвусмысленный намек матери о деньгах, о моем недостаточном вкладе. У меня
всегда имелась одна проблема тенденция исчезать, быть невидимкой, изглаживаться из памяти. Разве не проводил я с ней в магазине эти двадцать лет по утрам, а зачастую, и по ночам? Неужели она не помнит это? Разве мое тело не занимало там место? Разве руки мои не оставляли следов на прилавке, на кассе, на компьютерной мышке, на стремянке? Я не вложил ни гроша, меня вообще там не было. Я почувствовал, что в животе у меня все опускается, и Паркер, очень чувствительный к моему душевному состоянию, оставил сестру, подошел ко мне и прижался к моей ноге, виляя хвостом, чтобы подбодрить меня и дать мне тепло, которого мне так порой не хватало. Видите ли, как я объяснял, в моей семье, не принято проявлять свои чувства и, тем более, открыто выражать или говорить о них. Более того, эти чувства вырываются из тебя, как грубые, непристойные ругательства, как внезапные кишечные газы, заставляющие тебя краснеть. Они заставляют тебя взрываться, теряя рассудок. Эти чувства всегда не ко времени и не к месту. От матери ты не добьешься проявления чувств, поскольку подобные разговоры ее не интересуют. С сестрой Нурией мы провели все детство и раннюю юность в смертельных схватках, сражаясь друг с другом до тех пор, пока я не превзошел ее в весе и росте, и она не отступила. В этих ссорах и драках бывало достаточно чувств и эмоций, чтобы изучить любое иное на данный момент. Я заставлял себя молчать и не попадать в ловушки.