Сколько же? спросил угрюмо Слезкин.
Пятьдесят ну, тридцать копеек Сколько уж сами захочете.
Подпрапорщик великодушно швырнул на стол три серебряные монеты по гривеннику.
Уже много было народу в обеих комнатах, но все прибывали новые гости. Почетных и богатых людей встречали тем же путем, что и Слезкина. Между прочим, пришел шапочно знакомый Слезкину почтовый чиновник Миткевич, постоянный посетитель всех свадеб, «балков» и «складковых» вечеринок в окрестностях, отчаянный танцор и ухаживатель, светский молодой человек. Он был в рыжей барашковой папахе набекрень, в николаевской шинели с капюшоном и с собачьим воротником, с дымчатым пенсне на носу. Выслушав хвалебный туш, он вручил дирижеру рубль и тотчас же подошел к подпрапорщику.
Как единственно здесь с вами интеллигентные люди, позвольте представиться: местный почтово-телеграфный чиновник Иван Максимович Миткевич.
Слезкин великодушно подал ему руку.
Мы уж вместе и сядем за ужином, продолжал Миткевич.
А-а! А разве будет и ужин?
Ох, и что вы говорите? запаясничал чиновник. И еще какой ужин. Фаршированная рыба, фиш по-жидовски, жареный гусь и со смальцем. О-ох, это что-нибудь ошобенного!..
Музыка начала играть танцы. В распределении их не было никакого порядка. Каждый, по желанию, подходил к музыкантам и заказывал что-нибудь, причем за легкий танец платил двадцать копеек, а за кадриль тридцать и любезно приглашал танцевать своих приятелей. Иногда же несколько человек заказывали танец в складчину.
Посмотрите, пане, сказал Дризнер, вот там в углу сидит невеста. Подойдите и скажите ей: «Мазельтоф».
Как?
Ма-зель-тоф. Вы только подите и скажите.
Это зачем?
Да вы уж поверьте мне. Это самое приятное поздравление у нас, у евреев. Скажите только мазельтоф. Увидите, как ей будет приятно.
Придерживая левой рукой шашку, подпрапорщик пробрался между танцующими к невесте. Она была очень мила в своем платье, розовая блондинка с золотистыми рыжеватыми волосами, со светлым пушком около ушей и на щеках, с тонкой краснинкой вдоль темных бровей.
Мазельтоф, басом сказал подпрапорщик, шаркая ногой.
Мазельтоф, мазельтоф, одобрительно, с улыбками и с дружелюбным изумлением зашептали вокруг.
Она встала, вся покраснела, расцвела улыбкой и, потупив счастливые глаза, ответила:
Мазельтоф.
Через несколько минут она разыскала подпрапорщика в толпе и подошла к нему с подносом, на котором стояла серебряная чарка с виноградной водкой и блюдечко со сладкими печеньями.
Прошу вас, сказала она ласково.
Слезкин выпил и крякнул. Водка была необыкновенно крепка и ароматична.
Положите что-нибудь на поднос, шептал сзади Дризнер. Это уж такой обычай.
Подпрапорщик положил двугривенный.
Благодарю вас, сказала тихо невеста и взглянула на него сияющими глазами.
«Черт знает какое свинство, думал подпрапорщик презрительно. Сами приглашают и сами заставляют платить». Он заранее знал, что не отдаст Дризнеру его трех рублей, но ему все-таки было жалко денег.
Было уже около одиннадцати часов вечера. В другой комнате, предназначенной для ужина, тоже начали танцевать, но исключительно старики и старухи. Те трое музыкантов, что шли впереди свадебной процессии, кларнет, скрипка и бубен, играли маюфес старинный свадебный еврейский танец. Почтенные толстые хозяйки в белых и желтых шелковых платках, гладко повязанных на голове, но оставляющих открытыми оттопыренные уши, и сердобольные солидные коммерсанты образовали кружок и подпевали задорному, лукавому мотиву, хлопая в такт в ладоши. Двое пожилых мужчин танцевали в середине круга. Держа руки у подмышек с вывернутыми наружу ладонями и сложенными бубликом указательными и большими пальцами, выпятив вперед кругленькие животы, они осторожно, с жеманной и комической важностью ходили по кругу и наступали друг на друга и, точно в недоумении, пятились назад. Их преувеличенные ужимки и манерные ухватки напоминали отдаленно движение кошки, идущей по льду. Молодежь, столпившаяся сзади, смеялась от всей души, но без малейшей тени издевательства. «Черт знает, что за безобразие!» подумал подпрапорщик.
В полночь накрыли на стол. Подавали, как и предсказывал Миткевич, фаршированную щуку и жареного гуся жирного, румяного, со сладким изюмным и черносливным соусом. Подпрапорщик перед каждым куском пищи глотал без счета крепкую фруктовую водку и к концу ужина совершенно опьянел. Он бессмысленно водил мутными, мокрыми, упорно-злыми глазами и рыгал. Какой-то худенький, седенький старичок с ласковыми темными глазами табачного цвета, любитель пофилософствовать, говорил ему, наклоняясь через стол:
Вы же, как человек образованный, сами понимаете: бог один для всех людей. Зачем людям ссориться, если бог один? Бывают разные веры, но бог один.
У вас бог Макарка, сказал вдруг Слезкин с мрачною серьезностью.
Старичок захихикал угодливо и напряженно, не зная, как выйти из неловкого положения, и делая вид, что он не понял пьяных слов Слезкина.
Хе-хе-хе И Библия у нас одинакова Моисей, Авраам, царь Давид Как у вас, так и у нас.
Убирайся в А Христа зачем вы распяли?! крикнул подпрапорщик, и старик умолк, испуганно моргая веками.