Мы ничего не сказали друг другу ни словом, ни жестом. Очнувшись от этого внезапного поцелуя, Виктория освободилась из моих рук, вынула из-за корсажа свои маленькие часы и показала мне сначала цифру XII, а потом на окно. При этом она знаком показала мне, что если я постучусь, то окно отворится.
Около одиннадцати часов гроза утихла. Я вышел на улицу, взволнованный мыслью о предстоящем свидании и об его необычайности. Небо было ясно, чисто и казалось бездонным. Луна светила с какой-то назойливой яркостью. Посредине улицы лежали резкие черные тени домов. Воздух был насыщен острым запахом послегрозовой свежести и тягучим ароматом белой акации.
Проходя палисадником, я заметил грядку нарциссов, белевших в темноте, нагнулся и, сорвав один, вдел его в петличку сюртука. Потом, тихо скользнув в полуотворенную калитку, я подошел к окну, выходящему из спальни Виктории в палисадник.
Окно было затворено, и, приникнув к нему лицом, я ничего не мог разглядеть, кроме черной мглы. Удерживая дыхание, я постучал еле слышно в стекло. Окно медленно и беззвучно отворилось.
И вдруг я увидел перед собою всего в каком-нибудь полуаршине лицо Матвея Кузьмича, бледное, взволнованное лицо, с глазами, неестественно блестевшими от яркого лунного света.
Я инстинктивно схватился за палку.
Оставьте. Не делайте глупостей, сказал он со спокойной горечью в голосе. У жены теперь нервный припадок. Проходите кругом на террасу. Я сейчас там буду. Нам надо поговорить.
Ошеломленный, уничтоженный, взбирался я по ступеням террасы. Матвей Кузьмич уже ждал меня.
Садитесь, указал он на скамейку и сам опустился рядом со мной.
В темноте мы не видели лиц друг друга, но я чувствовал, что с моего лица не сходит горячая краска.
Видите ли, сказал Матвей Кузьмич ровным голосом, в котором, однако, слышалось подавленное страдание, видите ли, я знал, что жена назначила вам сегодня ночью свидание, и я не хотел этому мешать.
Почему? спросил я шепотом.
Почему? Позвольте этого вам не объяснять. Скажу только одно: вот уже четвертый год я ее муж только по имени. И я не помешал бы вам сделать поступок, недостойный вас, если бы с Викторией Ивановной не случился нервный припадок Понимаете: она не вынесла этих волнений в продолжение нескольких часов, и теперь с ней истерика.
Я молчал, а Матвей Кузьмич продолжал с тем же деланным спокойствием:
Я вам и завтра не буду мешать. Я не принадлежу к числу ревнивцев, защищающих свое счастье с револьвером в руках Да я в силу некоторых обстоятельств и не имею на это нравственного права Живите у нас на каких угодно основаниях Делайте что угодно только только, прошу вас не обращайте меня в сказку города. Мне это было бы слишком тяжело
Нет, на это я никогда не соглашусь, возразил я, тронутый его самоотверженными словами.
Да? Не согласитесь? В голосе Матвея Кузьмича послышалось радостное возбуждение. Не согласитесь?.. Вы не поверите, как мне отрадно это слышать Ведь вы с первого раза произвели на меня впечатление такого честного человека Я почти был уверен, что
вы не согласитесь.
Конечно же, не соглашусь.
Ну, а теперь самое последнее Вам остается взять ее с собою. В ее согласии и сомневаться нечего. Она за вами пойдет хоть на край света. Хотите вы этого?
Я не ответил ни звука. Я не знал, что мне сказать.
Делайте, как вы найдете лучшим. Все зависит от вас. Я не имею права ни советовать, ни отговаривать, хотя должен сказать, что Викторию Ивановну я обожаю, даже больше я молюсь на нее Но я позволю себе сказать только одно Попробуйте вы обратиться к своей совести и к своему уму. Через год, ну, скажем, через два, не станет ли вам в тягость вечная совместная жизнь с немой женщиной, с уродом?.. Я сам за вас отвечу да. А если так, то одно из двух: или вам жизнь сделается несносным бременем, или, что еще хуже, вы бросите Викторию и тогда до конца ваших дней вы не избавитесь от сознания сделанного вами жестокого и несправедливого поступка. Я ее знаю. Она никогда не вернулась бы ко мне после этого
Слезы щипали мои глаза. Я поднялся со скамейки.
Простите меня, Матвей Кузьмич, сказал я, ища в темноте его руку. Я уезжаю завтра.
В темноте я не видел его лица. Но пожатие его руки было так крепко и искренно, что с моей души точно скатился камень.
Санин замолчал.
И это все? спросила через минуту баронесса.
Все, отвечал Санин.
Баронесса рассмеялась принужденным, нервным смехом, в котором слышалось ревнивое чувство.
Очень интересный роман. Как это поэтично: немая Пентефрия и целомудренный студент!
Санин нагнулся, взял руку баронессы, поцеловал ее и сказал извиняющимся тоном:
Ах, баронесса, это ведь было так давно
Первый встречный
Милостивая государыня!
Нет сомнения, что настоящее письмо удивит вас или даже, может быть, раздосадует. Конечно, ничто не мешает вам бросить его в камин не читая, но во всяком случае я прошу вас прежде поглядеть на конверте штемпель места отправления. Вы увидите, что это письмо писано за две тысячи верст с лишком от вас. Это обстоятельство, в связи с тем, что я открыто подписываю внизу свое имя и фамилию, может вам послужить ручательством, что вы не сделались в данном случае предметом ни мистификации, ни шантажа, ни интриги, ни тем более каких-нибудь безумных надежд с моей стороны.