В самом деле, перебил Бальтазар своего друга. Неужто так говорят? Ну, а что еще рассказывают о господине докторе Проспере Альпанусе?
Ах, отвечал Фабиан, не требуй, чтобы я подробно пересказывал тебе все эти дурацкие побасенки и бредни. Ты ведь знаешь, что и посейчас еще есть сумасброды, которые, наперекор здравому смыслу, верят во все так называемые чудеса вздорных нянюшкиных сказок.
Признаюсь, сказал Бальтазар, что я сам принужден пристать к этим сумасбродам, лишенным здравого смысла. Посеребренное дерево это вовсе не сверкающий прозрачный хрусталь, а органчик звучит не как стеклянная гармоника, серебристый фазан не жокей, а зонтик не золотой жук. Или диковинный человек, которого я повстречал, не доктор Проспер Альпанус, о ком ты говоришь, или доктор и впрямь посвящен в сокровеннейшие тайны.
Дабы совсем, сказал Фабиан, дабы совсем исцелить тебя от странных твоих грез, нет ничего лучше, как прямехонько свести тебя к доктору Альпанусу. Тогда ты воочию убедишься, что доктор Проспер Альпанус обыкновеннейший лекарь и уж никоим образом не выезжает на прогулку на единорогах, с серебристыми фазанами и золотыми жуками.
Ты высказал, воскликнул Бальтазар, у которого засверкали глаза от радости, ты высказал, мой друг, сокровеннейшее желание моей души. Давай немедля двинемся в путь.
Вскоре они уже стояли перед запертыми решетчатыми воротами парка, посреди которого
расположился дом доктора Альпануса.
Как же нам войти? спросил Фабиан.
Я полагаю, надо постучать, ответил Бальтазар и взялся за металлическую колотушку, висевшую у самого замка.
Едва только он поднял колотушку, как под землей послышался какой-то рокот, похожий на дальний гром, который замер в бездонной глубине. Решетчатые ворота неторопливо повернулись на петлях, друзья вошли и направились по длинной широкой аллее, в конце которой они завидели сельский домик.
Что ж, спросил Фабиан, замечаешь ли ты здесь что-нибудь необыкновенное, волшебное?
Думается мне, возразил Бальтазар, что способ, каким отворились ворота, не так уж обычен, и потом, не знаю отчего, но здесь мне все кажется таким волшебным, таким магическим. Разве где-нибудь в окрестностях можно встретить столь дивные деревья, как в этом парке? И даже мнится, что иные деревья, иные кусты перенесены сюда из дальних, неведомых стран, у них сверкающие стволы и смарагдовые листья.
Фабиан завидел двух необычайной величины лягушек, которые уже от самых ворот скакали следом за путниками по обеим сторонам аллеи.
Нечего сказать, прекрасный парк, вскричал Фабиан, где водятся такие гады! и нагнулся, чтобы поднять камешек, намереваясь метнуть им в этих веселых лягушек. Обе отпрыгнули в кусты и уставились на него блестящими человечьими глазами. Погодите же, погодите! закричал Фабиан, нацелился в одну из них и пустил камень.
Невежа! С чего это он швыряет камнями в честных людей, которые в поте лица своего трудятся в саду ради хлеба насущного, заквакала прегадкая маленькая старушонка, сидевшая у дороги.
Идем, идем! в ужасе забормотал Бальтазар, отлично видевший, как лягушка превратилась в старуху. Глянув в кусты, он убедился, что и другая лягушка стала маленьким старикашкой, который теперь усердно полол траву.
Перед домом расстилалась прекрасная большая лужайка, на которой паслись оба единорога; в воздухе лились дивные аккорды.
Видишь ли ты? Слышишь ли ты? спросил Бальтазар.
Я ничего не вижу, отвечал Фабиан, кроме двух маленьких пони, которые щиплют траву, а в воздухе, надо полагать, слышатся звуки развешанных где-нибудь эоловых арф.
Простая благородная архитектура одноэтажного сельского домика, соразмерного в своих пропорциях, восхитила Бальтазара. Он потянул за шнурок звонка; дверь тотчас растворилась, и друзей в качестве привратника встретила высокая, похожая на страуса золотисто-желтая птица.
Ты погляди, обратился Фабиан к Бальтазару, ты погляди только, какая дурацкая ливрея! Ежели захочешь дать этому парню на водку, то где же у него руки, чтобы сунуть монету в жилетный карман?
Он повернулся к страусу, ухватил его за блестящие мягкие перья, распустившиеся на шее под клювом подобно пышному жабо, и сказал:
Доложи о нас, дражайший приятель, господину доктору.
Но страус ничего, кроме «квиррр», не ответил и клюнул Фабиана в палец.
Тьфу, черт! вскричал Фабиан. А паренек-то, пожалуй, и впрямь проклятая птица!
Тут отворилась дверь во внутренние покои, и сам доктор вышел навстречу друзьям: низенький, худенький, бледный человек! Маленькая бархатная шапочка покрывала его голову, красивые волосы струились длинными прядями. Длинный индийский хитон цвета охры и маленькие красные сапожки со шнурами, отороченные трудно было разобрать чем: то ли пестрым мехом, то ли блестящим пухом какой-то птицы, составляли его одеяние. Лицо отражало само спокойствие, само благоволение, только казалось странным, что когда станешь совсем близко и начнешь попристальнее в него вглядываться, то из этого лица, как из стеклянного футляра, словно выглядывало еще другое маленькое личико.
Я увидел, приветливо улыбаясь, заговорил тихим и несколько протяжным голосом Проспер Альпанус, я увидел вас, господа, из окна. Правда, я и раньше знал, по крайней мере касательно вас, дорогой господин Бальтазар, что вы посетите меня. Прошу пожаловать за мной.