Старшая всюду за яблочком; хочет его схватить или хоть узнать: на что, мол, оно нищему? Да только яблочко всюду за стариком спешит, словно откуда-то сверху катится, и никак его не ухватишь. И вот остановились они среди леса на широком лугу перед замком. Тут нищий яблоко поднял.
Дальше, говорит, некуда идти. Наконец-то ты моя.
И с этими словами повел ее в замок. Там он скинул нищенские лохмотья и превратился в здорового детину. Показал он девушке двенадцать комнат и говорит ей:
Ты будешь эти двенадцать комнат подметать и обед мне готовить, когда я на охоту ходить буду. Только вон в ту, тринадцатую, не заглядывай. А если сделаешь это, я тебя убью. Теперь гляди: вот тебе ключи. Если будешь меня слушаться, станешь мне женой, и нам обоим хорошо будет.
Хорошо либо худо еще неизвестно. На другой день утром собрался черт будто на охоту и опять подробно указал, что ей делать. И прибавил:
Вот тебе человечья голова. Приготовь ее мне на ужин: в меду свари.
Сказал и ушел.
Только тут девушка поняла, где она и что вокруг происходит. Но что ей было делать? Принялась она за работу. На широком лугу перед замком был колодезь, и она прежде всего пошла по воду. Стала черпать, глядит: прилетели три белых голубка и сели на сруб.
Брызни на нас, говорят, этой воды немножко
и дай нам попить. Мы тебе пригодимся.
А ну вас! огрызнулась она. Я должна своему хозяину ужин готовить. Есть мне время с вами возиться.
Взяла ведро и ушла в дом. А голубки печально в другую сторону улетели.
Пришла она в дом, положила голову в горшок: пускай, мол, там варится. Но ей самой тошно стало.
Кто ж это, говорит, такую гадость ест, хоть бы даже и с медом?
Потом подмела все комнаты от первой до последней: комнаты были одна другой краше, полны золота и всяких драгоценностей.
«Что же может быть в тринадцатой, подумала девушка, коли в этих такая красота?»
И чем ближе она к тринадцатой комнате подходила, тем больше разбирало ее любопытство. Вот, подметая двенадцатую комнату, взяла она ключ от тринадцатой и отворила ее. Вошла и от изумления и страха чуть без памяти не упала. Чем дольше глядит, тем сильней у нее колени подламываются. По стенам на гвоздях мертвые тела развешаны. А у дверей две бочки стоят. Но в комнате было темно, и девушка не разобрала, что в них такое.
«Верно, это и есть тот мед, в котором варить нужно», подумала она и опустила палец в первую бочку. А в той бочке мертвая вода была. Только девушка палец намочила, он у нее и отвалился. От страха и боли она выдернула руку, заперла за собой дверь и убежала через все двенадцать комнат на кухню. Там кровь кое-как остановила и руку перевязала.
Ах, боже мой, что мне теперь делать? воскликнула. Ведь он узнает, что я в тринадцатую комнату входила, и убьет меня. Как бы мне это утаить?
Тут она, как могла, следы крови на полу смыла и полотенцем вытерла. Потом поймала и зарезала цыпленка, чтобы сказать, будто порезалась при этом. И стала в страхе хозяина дожидаться.
Только увидела, что он идет, затряслась как осиновый лист. Вошел он, спрашивает:
Ну как? Ужинать мне приготовила?
Приготовила.
А что у тебя с пальцем?
Ах, ничего, отвечает она. Я только подумала: ну, зачем тебе такую гадость голову эту есть. Дай, думаю, лучше цыпленка приготовлю. Да и порезалась.
Ну да, говорит. Порезалась ты нечаянно. Но зачем ты входила в тринадцатую комнату? Теперь, раз ты меня не послушалась, я тебя к другим отведу.
Схватил он ее, утащил в ту комнату, убил и на гвоздь повесил.
Потом наелся и пошел за второй девицей. Поднялся из лощины, ходит по деревне от одного дома к другому, переночевать просится. Но опять никто его не пустил, а вдова в страхе на замок от него заперлась. Но он подошел к окну.
Хозяйка, говорит, смилуйтесь хоть вы: нигде меня ночевать не пускают.
Что вы, что вы! Нам самим ночевать негде! воскликнула вдова. У нас в комнате так тесно!
Да я и в сенях переночую, только бы под крышей. Пустите, пожалуйста!
Пожалели они его, пустили в сени. Но только наступил вечер, стал нищий дрожать; стонет и зубами стучит так, что ни мать, ни дочери заснуть не могут. И говорит средняя дочь:
Ах, мама, давай уж пустим его в горницу. Я из-за него глаз сомкнуть не могу.
Позвали они его внутрь и положили возле печи на лавку.
Рано утром, еще до свету, слез нищий с лавки и пошел восвояси. Средняя сестра шмыг за ним дверь затворить. А он и выпусти золотое яблочко из кармана. Она за яблочком, хочет его схватить: из сеней на двор, со двора на улицу, с улицы в поле, с поля в лес, пока не пришла к тому проклятому месту, где он жил. Тут она вела себя не лучше старшей сестры, на другой же день была убита и повешена на гвоздь рядом с нею.
После этого в третий раз пошел нищий наверх, в деревню. Только завидели его издалека мать с дочерью, поскорей в хате заперлись, чтобы он до них добраться не мог. А он у них опять под окном встал и стучится.
Ах, говорит, вы меня хоть от стенки не прогоняйте. Я тут под окошечком пристроюсь и мешать вам не буду.
Пожалели они его, оставили под стенкой. Вечером опять стал нищий дрожать от холода: охает, стонет и зубами стучит так, что они в горнице глаз сомкнуть не могут.