Войско Мады было собрано из разных ханств. Были здесь и кинжалорукие, и медноногие, и одноглазые, и обычные люди, которых согнали силой, и все эти воины говорили на разных языках, не понимая друг друга. Возделыватели земли избегали верблюдопасов из окраинных ханств, от которых дурно пахло, а те и другие с презрением смотрели на жителей диких островов, питавшихся падалью. Мады вел их в обход киргизского войска по горным тропам, на которых кружилась голова, и люди мечтали о широкой степной дороге. Когда же они спустились в долину, они увидели только спины скачущих киргизов. Они поняли, что главное войско Конурбая обратилось в бегство, преследуемое киргизами, и сразу потеряли вкус к битве. Многие прыгали в степные овраги, чтобы дать войску пройти над собой, а потом удрать. Но еще больше было таких, которые слепо верили в силу своего предводителя. Они говорили тем, кто готов был дрогнуть:
Нет в мире богатыря, чья мощь поспорит с мощью нашего Мады. Вот увидите, что он одолеет своего противника в единоборстве и киргизы побегут в страхе, а так как бежать им некуда, ибо они зажаты между нами и стенами Железной Столицы, то каждый из нас получит раба!
Мады приказал своему войску остановиться. Конурбай, видя, что первое войско уже погибло для боя, присоединился во главе собственной дружины к войску Мады. Его примеру последовал Незкара во главе двенадцати вельмож племени манджу.
Манас посмотрел в свое увеличительное стекло в сторону Железной Столицы и увидел, что первое войско, разгромленное, расползлось, как испуганный муравейник, вдоль городских стен и скрылось за воротами. С успокоенной душой посмотрел Манас в сторону войска Мады и увидел, что оно нестройно, но грозно, а его предводитель один из богатырей этого мира. Манас приказал своему войску взобраться на холм, широко разбежавшийся между стенами Железной Столицы и войском Мады. Одноглазый исполин решил, что Манас отступает, и крикнул:
Постой! Вступим в единоборство!
Он был немногословен, этот Мады, ибо с трудом владел человеческой речью. Грузно сидел он на однорогом бугае, глядя своим единственным полыхающим оком на Манаса. Справа подъехал к нему Конурбай, слева Незкара.
Манас принял вызов. Противники обнажили мечи. Почему-то заодно обнажили мечи Конурбай и Незкара. Тогда Алмамбет бросился на Широкосапогого, а Чубак на манджу. И Конурбай и Незкара обратились в бегство. Алмамбет и Чубак погнались за ними.
Пусть они скачут, закрывая пылью измученное лицо земли, а мы поглядим на единоборство Манаса и Мады.
Светлосаврасый сцепился с однорогим бугаем, благословенный меч киргизского льва перехлестнулся с мечом одноглазого исполина. Мады не замечал ударов. Тело его отвечало звоном на прикосновение меча. Противники несколько раз меняли оружие. Манас выбился из сил, а Мады по-прежнему грузно сидел на бугае. Пламя его единственного глаза мерцало насмешливо и лениво.
Когда противники отскочили друг от друга, чтобы испробовать силу своих копий, Манас не выдержал, зарыдал, и зарыдал от стыда, гнева и несправедливости судьбы. Он вспомнил, как явился к нему еще в детстве дух киргизского народа, и Манас взмолился к нему:
«Вот благословил ты некогда мой меч и мое копье, и сила их увеличилась в сорок раз. Вот сделал ты меня отравленным ручьем для врагов и целебным источником для киргизов. Вот поставил ты меня над моим маленьким народом и уравнял его с большими народами. Вот превратил ты меня в грозу. Или я гроза только для слабых? Для чего же ты сделал все это, если должен я погибнуть от руки дикого существа?»
Манас кусал губу, чтобы не разрыдаться: он не знал, что он уже давно рыдает, а люди смотрят на него. И показалось ему, видит он среди них лицо белобородого старца, который некогда так таинственно посетил его. Еще показалось Манасу, что этот старец, дух народа, благословляет его копье. Тогда Манас метнул копье в единственный глаз Мады. Ленивое, насмешливое пламя глаза погасло. Мады, внезапно ослепший, выпустил ноги из стремян. Манас взмахнул мечом, и тело Мады свалилось в одну сторону, а голова полетела в другую.
Весть о гибели Мады понеслась по рядам его несметной рати. Воины стали разбегаться, и первыми побежали те, которые крепче верили в непобедимость Мады. Кинжалорукие, одноглазые,
медноногие старались попасть в Железную Столицу, а обычные люди бежали в разные стороны: кто в Железную Столицу, кто в окраинные ханства, кто в срединные, кто на далекие дикие острова. Их не удерживали, ибо не было Конурбая: он спасался бегством от ярости Алмамбета.
Манас приказал водрузить посреди холма знамя в знак победы киргизского войска. Громко забили в барабан. Каждый воин подумал: «Я еще жив!» и поспешил под знамя. Тысяцкие стали считать своих ратных товарищей. Они отсчитывали, а Бакай записывал. Оказалось, что потери велики: пятьдесят тысяч пало бездыханными и пятьдесят тысяч истекало кровью от жестоких ран. Стали считать коней недосчитались пятидесяти тысяч. Киргизы были потрясены: некоторые из родов поредели наполовину. Манас обратился к войску с таким словом:
Наша бранная работа ради величия потомков. Огонь должен обладать крыльями, путник целью, человек свободой. Вот перед нами стены Главного Города сорока ханов, нашего тюремщика. Завтра тюремщик, согнув спину, вручит нам ключи от воли. Завтра отправим к Эсену послов. Мы потребуем сдачи Железной Столицы. А сегодня дадим отдохнуть мечам в ножнах, коням на травах, людям в богатырском сне.