Вчера нас посетила
наша дочь, озарив темную синеву вечера, и мы, посоветовавшись с ней, решили отменить испытание твоего разума. В присутствии вельмож мы торжественно обещаем отдать тебе в жены Внучку Неба, но не сейчас, а через шесть весен, ибо она еще молода, ей только двенадцать лет. И решили мы, чтобы весь этот срок ожидания ты провел в отчем городе, управляя своим ханством, ибо неприлично жениху и невесте находиться до свадьбы под кровлей одного неба.
Алмамбет, не зная, радоваться ему или горевать, благодарить Эсена или обидеться на него, покинул чертог алмазного престола и направился к Бурулче. Возлюбленная сказала ему:
Мы добились, мой Алмамбет, наилучших слов: торжественное обещание нарушить нельзя. Пусть не огорчает тебя наша разлука. Я завяжу свои волосы в тугой узел, я буду ждать тебя, не поднимая взгляда ни на одного из джигитов, пока не увижу твоего светлого лица.
Алмамбет слушал ее голос, не понимая слов, и очнулся, когда она исчезла.
Дождавшись заката знойного дня, Алмамбет пустил своего Гнедого по направлению к родному городу, и казалось ему, что глаза Бурулчи сияли у него в сердце, лучась, как звезды.
Предводитель черной кости
Вернувшись в отчий дом, Алмамбет увидел, что Маджик стал зрелым мужем, многоопытным в деле земли; что Алтынай стала более слабой, что смеется она все тише, а плачет все громче; что Азиз-хан совсем одряхлел и с трудом держит поводья власти в сухих, сморщенных руках; что чинара, посаженная матерью, расцвела еще более могущественно; что жители ханства благоденствуют, ибо Маджик управляет их землями справедливо.
Алмамбет снова принял поводья власти в свои руки, и Маджик сказал ему:
Мальчик мой, драгоценный Алмамбет, слышишь ли ты, как растет ввысь и разбегается вширь по всему Китаю слава о ханстве Таш-Копре, о Стране Закона?
Ты произносишь эти радостные слова печальным голосом. Как это понять, мой добрый наставник? спросил Алмамбет.
Я думаю, что ты понял меня, отвечал Маджик. Слушай же: со всех сторон сорокадержавного Китая приходят к нам люди, черная кость и рабы, и просят у нас приюта и покоя.
Кто эти люди?
Это черная кость из числа китайских племен. Они изнемогают от поборов и податей. Это рабы из числа киргизов и других покоренных племен Туркестана. Они истощили силу и терпение в ярме у господ из дома Чингиза.
Неужели, Маджик, ты, который был рабом, сомневаешься, не зная, как поступить? воскликнул Алмамбет. Окажи этим людям приют, надели землей, возьми их под свое крыло!
Ты все еще не понял меня, сказал, качая головой, Маджик. Эти люди достояние ханов. Оказывая покровительство рабам и черной кости, ты лишаешь ханов имущества. Гнев ханов обратится на тебя!
Самый сильный гнев хана слабее тихой благодарности народа! воскликнул Алмамбет. Пусть всякий, кто вступит на мою землю, обретет покой и приют!
И Маджик, услышав эти слова, воскликнул:
Да будет благословенно твое имя!
И он стал поступать так, как сказал Алмамбет.
И вот тысячи людей из числа бедных китайцев и завоеванных, угнанных рабов обретали покой и приют на земле Алмам-бета, и сорок ханов, взбешенные его делами, жаловались Эсену, говоря:
Этот Золотокосый, этот Проколотое Ухо отнимает у нас двуногое добро! Накажи проклятого Алмамбета!
Хан ханов, хитрейший из хитрых, отвечал им:
Я торжественно назвал Алмамбета женихом Внучки Неба. Могу ли я ссориться со своим будущим зятем?
Эсен отвечал им так не потому, что был на стороне Алмамбета, а потому, что считал сына Азиз-хана единственным из китайцев, кто сумеет противостоять жадному и честолюбивому Конурбаю, и до поры не давал Алмамбета в жертву сорока ханам.
Между тем Алмамбет продолжал управлять Цветущим Ханством. И вот уже в пятый раз вскрывались реки с того дня, как расстался он с
Бурулчой, уже Алмамбету пошел двадцать третий год, уже с радостью думал он, что только один год отделяет его от долгожданного дня соединения с возлюбленной, как вдруг страшная весть пронеслась по Китаю. Эта весть была подобна грому, и раскаты грома стучались в уши людей такими словами: «Конурбай потерпел поражение от Манаса. Миллионное державное войско, разгромленное киргизами, бежало с позором, и число вернувшихся не превышает ста тысяч.
Киргизы снова соединились на земле Туркестана, и под крылом Манаса они непобедимы».
Достигла эта весть и Алмамбета, и снова, как при разгадке предсказания древней книги, сердце его преисполнилось непонятной радостью и предчувствием, что его дорога переплетается с дорогой Манаса, как листья одной травы.
Оставим на время Алмамбета, вернемся к тучному Конурбаю. Не думайте, что лицо его ступня, не знающая срама, что сердце его кусок мяса, не испытывающий остроту горя. Нет, лицо его было лицом человека, униженного врагом, а сердце его было сердцем полководца, побежденного другим полководцем, более сильным. Со стыдом и горем вернулся Конурбай в Железную Столицу, заранее готовясь к оскорблениям и насмешкам. Но, к великому своему удивлению, увидел он, что ханы встречают его не оскорблениями, а лаской, не с насмешками, а с почетом, глядя на него, как на спасителя. Конурбай подумал: