старой лойманке Дома Утки. Пусть та скажет ей, как заручиться поддержкой духов, как оставить при себе дочку. Еще раз оглянувшись на мужа, Такун оделась, взяла лыжи и вышла из дома.
Ветер кинулся ей в лицо. Он завьюживал вокруг ног опавшие и легкие лиственничные иголки, бросался и скулил, как щенок.
«Ничего, думала Такун, тебе меня не сбить, Навь. Ты ее забрать хочешь, через мужа пошла, подсказываешь ему дурное, неправильное, а он и рад. Но я не Тэмулгэн, я не мужчина, я мать, я чувствую ее, и я ее тебе не отдам. И этим чужим городам не отдам. Привяжу к себе, к дому, к Краю, никуда не пущу». Она задумалась, какой дорогой идти: озерной или лесной? Выбрала лесную: хоть лед и крепок, а все же на земле Такун было спокойнее. «Помнишь Аныка?» спросил ее муж. Она помнит. Помнит и ни на миг не забывает. Именно тогда увидела Такун силу, что дана ее дочери, то могущество, которое затмит всех лойманок Края: и болтливую Виру с маленьким, будто игрушечным бубном, и неповоротливую унылую Неске, к которой она сейчас бежала за помощью, и старую-престарую лойманку Лосей, и саму Тхоку, которая притворяется, будто нет в ней никакой силы, вместо того чтобы обучить единственную внучку тайному ремеслу.
Такун злилась на Тхоку. Стоило Севруджи прислать к ней своих людей, и она, вздохнув и нахмурившись, выносила свою старую прялку из дома, уходила с приезжими в лес и что они делали там, почему дома на самопрялке не пряли, что скрывали? Поди угадай! На памяти Такун таких чужаков было пятеро: три девочки, ровесницы или чуть помладше Джалар, а две других молодые женщины. Обе красивые: высокие, стройные, одна черноволосая, спокойная, уверенная в себе, вторая светловолосая, улыбчивая и непоседливая. Каждая казалась Такун невестой Севруджи, но, пожив у них несколько дней и, судя по суровому лицу Тхоки, ничему не научившись, они исчезали, чтобы больше никогда не возвратиться. Такун было обидно, что чужих, пришлых Тхока готова учить, а родную внучку нет. Будто считала ее совсем никчемной.
Дверь открылась еще до того, как Такун занесла руку, чтобы постучать. Бесшумно открылась и будто от ветра, потому что Неске сидела на высокой кровати, спустив толстые ноги в шерстяных гетрах, и смотрела на гостью с какой-то отрешенной задумчивостью.
Утке крякать, миру быть, поприветствовала ее Такун и сразу развернула подарочек: кусок свежевзбитого масла, туесок с булсой, хлеб. Она думала еще взять дикого меда, но решила, что Неске и этого будет довольно.
Неске кивнула, поманила ее пухлой ладонью. Такун вдруг оробела, положила гостинец на плохо выскобленный, неопрятный стол и приблизилась.
Что ты хочешь от Нави? спросила Неске.
Почему от Нави? испугалась Такун. У меня ничего худого на уме нет. Дочке своей хочу помочь. Она у меня младшенькая, поскребыш, а муж замыслил ее в город отправить учиться, только зачем? Ей бы жениха хорошего да деток малых.
А-а-а-а-а-а жениха, зевнула Неске и стала медленно, кряхтя и охая, вставать с кровати. Такун хотела было помочь, но не решилась. Жениха хорошего, конечно, у Нави не допросишься. Только сейчас ее время, что ж ты Жарминаха не дождалась? И с утра не пришла? От мужа хоронилась? Женихом, поди, и он хорошим был?
Такун вспыхнула. Какой бы слабосильной ни была Неске, а все ж она лойманка, надо ухо держать востро.
Голову ему замутили, мужу моему, придурь в башку зашла, будто что-то грозит тут нашей девочке. Только что может ей грозить рядом с отцом да матерью, у сильной Рыси за пазухой? Щука да Лось, Рысь да Утка устерегут как-нибудь.
Кто ж замутил?
Откуда мне знать? К мужу в голову не залезешь.
Неске наконец сползла с кровати, сунула ноги в войлочные чуни, потопталась на месте, будто проверяя, выдержит ли ее пол ветхого домика.
А ведь я тебя знаю, Такун, дочь Олага, жена Тэмулгэна. Что ж ты у матери мужа помощи не попросила? Или она с сыном заодно, а ты супротив двоих идти решилась?
Такун не сильно надеялась, что Неске не поймет, кто к ней пришел. Все-таки
и Тэмулгэн, и Тхока известны на весь Край.
Да не знает она ничего, а вмешивать ее не хочу.
Боишься, поняла Неске.
Такун и впрямь боялась. Боялась, что Тхока найдет такие слова, которые убедят ее, и она послушается, смирится и потеряет Джалар.
Не мне тягаться с Тхокой, хоть она и зарыла свой бубен в сырую землю. Вот и хорошо, что ты ей ничего не сказала, может, теперь и получится.
Неске подошла к столу, отломила кусок от принесенного Такун хлеба, медленно прожевала, запила булсой.
Вкусно, крякнула. Ну, я свое дело делать буду, а ты свое делай: сиди да о дочке думай, маленькую ее вспоминай, все, что хорошего было. Какая она у тебя?
Какая вот вопрос. Высокая, тоненькая, словно веточка сосновая, и не смуглая, как все жители Края, а будто солнце позолотило это, наверное, в деда, и волосы не такие темные, коса густая, длинная, вокруг пояса можно ею обернуть, а глаза светло-карие, как два речных камешка, такие встречаются иногда: если посмотреть сквозь них на свет, они вспыхивают желтым рысьим огнем
Моя, выдохнула Такун, и почему-то намокли глаза.