О-о, ты их не знаешь, Богдан! подал голос Безручко и колыхнулся большим и тяжелым своим телом. Идейные это, брат, страшные люди. Ты вот что, Сашка, сказал он Конотопцеву, ты ее поспрашивай, а я тож гляну, у меня на коммунистов нюх як у собаки. Аж в животе свербить на них начинает. Гляну только и сразу скажу: коммунистка это, к стенке ее, заразу!
Катя между тем сидела на прежнем месте, нога за ногу, курила. Она напряженно вслушивалась в голоса за плотной, дубовой дверью, но разобрать ничего не могла. Она понимала, что сейчас несколько высокопоставленных бандитов решают ее судьбу. Что они предпримут? Выматерят Пархатого и велят ей убираться на все четыре стороны? Или бросят по подозрению в какой-нибудь погреб, станут мучить, издеваться?.. Понимала и то, что должна что-то предпринять; пассивное ожидание не в ее пользу. Штабные, конечно, строят догадки; догадки эти могут быть близки к истине не с кретинами же она имеет дело! Среди бандитов есть люди образованные, толковые. Нет, не стоит больше ждать, надо действовать решительно, брать инициативу в свои руки в любых обстоятельствах так учили ее Наумович и Павел Карандеев.
Катя решительно встала, шагнула к двери, рывком распахнула ее к ней повернулись удивленные головы штабных.
Господа! сказала она обиженным и немного капризным тоном. Не кажется ли вам, что неприлично держать даму в прихожей? Что семеро даже очень занятых мужчин могут и должны уделить внимание одной женщине.
Ее неожиданное появление, тон, каким были сказаны эти слова, заметно оскорбленный взгляд темно-карих красивых глаз произвели на членов штаба неотразимое впечатление. Первым подскочил к Вереникиной Нутряков, склонил прилизанную голову, забыто
щелкнул каблуками стоптанных сапог эх, когда-то он был первым в офицерских собраниях!..
Просим извинить, уважаемая э-э
Екатерина Кузьминишна, уронила Катя снисходительное.
Екатерина Кузьминишна, сами понимаете э-э время военное, обстановка и все такое прочее вынудили вас, точнее, нас Нутряков помахал в воздухе рукой. И вдруг такая неожиданная гостья в наших забытых богом краях Прошу вот сюда. И разрешите представить офицеров: командир повстанческой дивизии э-э генерал Иван Сергеевич Колесников.
Очень приятно. Катя с улыбкой подала руку.
Просто командир, без генерала, хмуро ответил на ее рукопожатие Колесников.
Это Митрофан Васильевич Безручко, продолжал Нутряков, подводя Катю к тяжело поднявшемуся со стула человеку. Наш начальник политотдела.
Безручко протянул руку, хмыкнул.
Это повернулся было Нутряков к Сашке Конотопцеву, собираясь представлять того в звании штабс-капитана, но Сашка опередил его, резко шагнул к Вереникиной.
Попрошу документы. Настоящие!
Катя спокойно открыла сумочку, протянула листок с отметками Наумовича.
Вот, пожалуйста. Настоящие.
Конотопцев сунул мордочку в бумагу, словно нюхал ее, с трудом читал большой прямоугольный штамп: «РСФСР Павловское уездное полит бюро по борьбе с контр с кон-тре-во-люци-ей спеку-ля-ци-ей, са-бо-та-жем». «Саботажем» это что? спросил Вереникину.
Ну это когда работу срывают где-нибудь на заводе или фабрике. Вообще, противодействие.
А Конотопцев продолжал читать: «саботажем и преступле-нием по долж-нос-ти и пр.». А «пр» это чего?
Это значит прочее, тому подобное, Конотопцев! не выдержал Нутряков. Такие вещи надо знать начальнику дивизионной разведки.
Сашка поднял голову, смерил Нутрякова презрительным взглядом.
Подпись под бумагой неразборчивая. На-у Как дальше-то?
Наумович, дернула Катя плечом. Он у них в Павловске чека возглавляет. И, между прочим, господа офицеры, когда я приходила к нему делать отметки, всегда предлагал сесть.
А мы и лягти можем предложить, захохотал Марко́ Гончаров, это у нас просто.
Помолчи! одернул его Колесников, пододвинув Кате стул. Сидайтэ, Кузьминишна.
Бумага с отметками Наумовича пошла по рукам. Безручко, покачивая сапогом, глянул на Катино удостоверение мельком, подержал лишь перед глазами.
А возьмем да и проверим в Павловске, сказал он с ехидной улыбкой, и жирные, толстые его усы угрожающе шевельнулись. А? У нас там свой человек есть, прямо в чека. А ты не та, за какую себя выдаешь. Тогда шо? Жарко будет, Кузьминишна. Гля, сколько нас, мужиков, в штабе, а ты одна.
Что вы себе позволяете! крикнула Катя. А еще начальник политотдела. Постыдились бы говорить такое женщине. Ваше право, разумеется, проверять меня и подозревать. И я бы на вашем месте сделала то же самое. Но форма, господа офицеры, форма! В любом случае вы обязаны проявлять приличие!.. А потом, я говорила и говорю: делать мне в вашей Калитве нечего, и меня, собственно, попросил господин Пархатый остаться и помочь повстанцам. Она повернулась к молча кивающему головой Богдану. Он мне так и сказал: подмогни нам, Кузьминишна, заодно и за мужа красным отомстишь. Катя перевела дух, отмечая себе, что слушают ее, кажется, со вниманием. Прибавила голоса: Вот за мужа я и буду мстить любыми доступными мне средствами. И попрошу вас, господа, дать мне оружие, научить стрелять у меня с красными свои счеты. Я жестоко отомщу за Вольдемара!.. Боже, как он любил жизнь!