Впрочем, можно было ожидать, что немцы перенесут войну на Средиземное море либо для того, чтобы создать заслон для Европы, либо для того, чтобы завоевать там колонии, либо для того, чтобы помочь своим союзникам итальянцам и, возможно, испанцам расширить их владения. В Африке уже шли бои. Страны оси стремились захватить Суэц. Если бы мы продолжали вести себя в Африке пассивно, враги рано или поздно захватили бы некоторые наши владения и даже союзники вынуждены были бы в ходе боевых операций занять те наши территории, которые понадобились бы им в стратегическом отношении.
Участие французских вооруженных сил и французских территорий в битве за Африку свидетельствовало бы о том, что определенная часть Франции снова вступила в войну. Это означало бы непосредственную защиту своих владений от врага и помешало, в пределах возможности, Англии и, вероятно, в будущем Америке захватить эти территории с целью ведения войны и в собственных интересах. Это помогло бы, наконец, "Свободной Франции" возвратиться из изгнания и начать осуществлять суверенные права на своей национальной территории.
Но как проникнуть в Африку? На Алжир, Марокко и Тунис я не мог в ближайшем будущем рассчитывать. Правда, вначале я получил оттуда много телеграмм о присоединении ко мне муниципалитетов, организаций, офицерских клубов, секций бывших фронтовиков. Но вскоре одновременно с усилением репрессивных мер и цензурных ограничений
стала проявляться покорность вишистским властям; причем драма в Мерс-эль-Кебире устранила последние слабые попытки сопротивления. К тому же на местах не без "подленького удовлетворения" говорили, что согласно условиям перемирия Северная Африка не подвергается оккупации. Французская власть сохранялась там со всем своим военным аппаратом и проводила жесткую политику, что успокаивало колонистов и не вызывало недовольства у мусульман. Наконец, различные аспекты того, что правительство Виши именовало "национальной революцией": обращение к видным общественным деятелям, повышение роли администрации, парады бывших фронтовиков, разгул антисемитизма - все это было многим по душе. Иными словами, не переставая надеяться, что когда-нибудь Северная Африка сможет "кое-что сделать", люди заняли позицию выжидания. Нельзя было также надеяться и на какое-либо внутреннее стихийное движение. Что касается возможности захватить там власть, предпринимая действия извне, то, разумеется, я не мог на это рассчитывать.
Черная Африка предоставляла совершенно иные возможности. Выступления, состоявшиеся в Дакаре, Сен-Луи, Уагадугу, Абиджане, Конакри, Ломе, Дуале, Браззавиле, Тананариве в первые же дни существования "Свободной Франции", и получаемые мной телефаммы указывали на то, что для этих территорий, где существовал дух инициативы, продолжение войны подразумевалось само собой. Конечно, позиция подчинения, занятая в конце концов Ногесом, неблагоприятное впечатление, произведенное инцидентом в Мерс-эль-Кебире, деятельность Буассона{131}, сначала генерал-губернатора Экваториальной Африки и затем Верховного комиссара в Дакаре, который своей двусмысленной политикой сводил на нет энтузиазм своих подопечных, - все это охладило патриотический пыл в Африке. Однако в большинстве наших колоний достаточно было искры, чтобы огонь вспыхнул вновь. Особенно благоприятные перспективы открывались перед нами в наших колониальных владениях в Экваториальной Африке. Так, например, в Камеруне движение протеста против перемирия охватило все слои населения. Энергичные и активные жители этой территории, как французы, так и туземцы, выражали возмущение капитуляцией. Здесь к тому же были уверены, что победа Гитлера повлекла бы за собой восстановление германского господства на этой территории, существовавшего до Первой мировой войны. В атмосфере всеобщего волнения жители передавали друг другу листовки, в которых бывшие немецкие колонисты, переехавшие в свое время на испанский остров Фернандо-По, сообщали о предстоящем возвращении на свои места и плантации. Ко мне примкнул комитет действия, созданный Моклером, директором общественных работ. Генерал-губернатор Брюно, растерявшийся в этой обстановке, отказался перейти на нашу сторону. Однако можно было предполагать, что если извне будут предприняты решительные действия, эта территория присоединится к нам.
На территории Чад сложилась еще более благоприятная обстановка. Губернатор Феликс Эбуэ{132} сразу же стал действовать в духе Сопротивления, Этот умный и храбрый человек, неф, безгранично преданный Франции, этот философ-гуманист всем своим существом отвергай подчинение Франции и торжество нацистского расизма. С появлением первых же моих воззваний Эбуэ вместе со своим генеральным секретарем Лоранси встал в принципе на нашу сторону. К такому же решению склонялась французская часть населения. Впрочем, многих к этому побуждало не только мужество, но и разум. Военные, находившиеся на постах, расположенных на границе с итальянской Ливией, не потеряли своего боевого духа и надеялись на получение подкреплений от де Голля. Французские чиновники и коммерсанты, а также вожди местных племен с тревогой думали о судьбе экономической жизни территории Чад, если бы они неожиданно оказались лишенными естественного рынка сбыта - Британской Нигерии. Предупрежденный об этой обстановке самим Эбуэ, я телеграфировал ему 16 июля. В ответ он направил мне обстоятельный доклад. В этом докладе он сообщил о своем намерении официально примкнуть к "Свободной Франции", излагал условия обороны и жизни территории, защиту которой поручила ему Франция, и, наконец, задавал вопрос о том, что смог бы я сделать, чтобы дать ему возможность служить под эгидой Лотарингского креста.