Когда она вернулась в Орн с пачкой докторских рецептов и с всё таким же худеньким сыном, муж нашёл, что она удивительно похорошела, просто неузнаваема. Да и характер у неё стал лучше, только напрасно она болтала всякие глупости о генерале Буланже, которых наслушалась в Париже. «Ах, не говори, пожалуйста, о политике!» Словом, повторился медовый месяц, и в результате родилась Жанна.
Беременность протекала очень тяжело, Полетту одолевали всякие прихоти. Никогда ещё она не была такой вздорной и такой капризной. Её положение всё извиняло, поэтому она не стеснялась. Из-за всякого пустяка поднимался крик: «Изверг, ты во всём мне отказываешь!» Изверг хватался за шляпу и, съёжившись как под дождём, убегал в кафе. Как раз в это время Полетта, под видом прихоти беременной женщины, добилась отдельной от мужа спальни. Ей пришла фантазия иметь собственную комнату и обставить её по своему вкусу, завести себе розовую спальню. Таким образом, появление на свет третьего ребёнка окончательно отдалило супругов друг от друга.
К родам дочери приехала госпожа дАмберьо. Она надеялась, что родится крепенький мальчик. Родилась девочка. Чего
и ждать хорошего от какого-то Меркадье! На другой же день бабушка укатила в Париж.
Сперва Паскаль, которому шёл тогда шестой год, преисполнился великой, неразделённой, восторженной любовью к маленькой сестрице. Он забирался на скамеечку и, заглядывая в колыбель, принимался делать «ладушки» и сюсюкать, надеясь, что малютка поймёт его. Но она смотрела на светлый квадрат окошка, не удостаивая брата ни единым взглядом. «Уходи, ты ей надоедаешь», говорила мать.
Выйдя в коридор, Паскаль останавливался перед дверью, за которой дремала сестричка, и, прижимая руки к сердцу, шептал: «Жанна, миленькая моя Жанночка, я за тебя жизнь отдам!..» Глаза у него были полны слёз, душа трепетала от восторга при мысли о предстоящей ему великой жертве. Однако столь благородная клятва никогда ещё так быстро не забывалась и не имела так мало отношения к будущему
Лишь только Жанна научилась ходить и лепетать несколько слов, она потеряла для него всякий интерес. Да она и в самом деле была неинтересной малюткой. Итак, в семье, где укоренился разлад между родителями, Паскаль, хотя он и не был единственным ребёнком, рос одиноким. Одинокое детство! Да нет, не такое уж одинокое. От этого детства ему навсегда запомнятся тёмно-зелёные перепутавшиеся ветки, запах кустов орешника и коз, и вдруг помрачневшее предгрозовое небо, когда бежишь со всех ног и хорошо знаешь, что уже поздно всё равно от дождя не укрыться.
VI
Наступила чудесная летняя погода. Пожалуй, ей не очень радовались в лицее, задыхаясь в переполненных, плохо проветриваемых классах; учителя изнывали от жары, но сочли бы для себя бесчестьем снять суконную тужурку или не надеть жилета, или не прицепить жёсткого, туго накрахмаленного воротничка, хотя он стягивал шею и оставлял на затылке красную полосу, как у Пьера Меркадье. Для него это было особенно неприятно, потому что как раз на затылке у него вскочил фурункул, грозивший перейти в карбункул. Сидя за партами, юные нормандцы обливались потом.
Но дома, в комнатах с запертыми ставнями, царила прохлада, приятно пахло лавандой, а в окна вливался ещё и запах созревавших яблок и выстиранного подсинённого белья, которое сушилось в саду; дома жаркая погода казалась чудесной, потому что установилась она прочно, на долгие летние месяцы, когда знойных солнечных дней хоть отбавляй и всех охватывает ленивая истома.
Дом стоял на самой окраине Алансона, и, хотя к нему вела какая-то неприветливая, угрюмая городская улица, задами он выходил в тенистый овраг, глубокий, точно колодец из зелёной листвы; из окон были видны засеянные поля. Вокруг шла высокая изгородь из побуревших замшелых досок, и её обвивали розовые цветы молодила.
Полетта проводила приятные часы перед туалетным столиком. Она обожала свою спальню. Пожалуй, это было самым сильным в ней чувством. Но не думайте, что с розовой комнатой она связывала какие-то сладкие воспоминания или вложила в её убранство всю силу своего воображения: нет, она просто-напросто скопировала обстановку, которую видела в спальне своей школьной подруги Денизы де Ласси де Лассаль, урождённой Курто де ла Поз, Дениза была в её глазах непререкаемым авторитетом по части изящества и тонкого вкуса. Никогда ничего лишнего, главное, ничего лишнего
В комнате с чуть приотворёнными ставнями стоял полумрак; туалетный столик загромождали флаконы с огуречной водой, с туалетным уксусом, с одеколоном «Жан-Мари Фарина», баночки с кремом (секрет Денизы), тут были во множестве щипчики, пилочки, полиссуары, пульверизаторы, щёточки в серебряной оправе, украшенной так же, как и зеркало, головками херувимов, коробочки и шкатулочки всевозможных форм круглые, продолговатые, квадратные, среди которых совсем терялась распялка для перчаток, и перед этим алтарём на пуфе, обитом розовым плюшем и отделанном бахромой с помпончиками, восседала Полетта. Сняв с себя даже матинэ из розового батиста с мелкими цветочками, она осталась в юбке и тюлевом лифчике с оборочками из узеньких кружев валансьен, блистая свежестью и молодостью, белизной обнажённых плеч, рук и груди, слегка сжатой и приподнятой корсетом с твёрдой планшеткой, от которого торс казался совершенно прямым. Пепельные волосы уложены были в высокую причёску, обнажавшую сзади шею, над которой вились два локончика; последние ещё не снятые надо лбом папильотки придавали Полетте задорный вид, и нисколько не портили прелести молодого и счастливого личика, говорившего