Он пододвинул ко мне стул, взял чистый лист бумаги и карандаш, и приготовился к лекции. Я немного напрягся, предчувствуя, что сейчас на меня обрушится поток информации, возможно, еще более сложной для восприятия, чем ворчание Толика.
Видите ли, Алексей, начал он, чертя на листе какие-то замысловатые схемы, состоящие из пересекающихся окружностей, стрелок и непонятных символов, многие наши исследования базируются на гипотезе, которую условно можно назвать «Информационной Вселенной». Вы знакомы с этой концепцией?
Я кивнул.
В общих чертах, да. Читал кое-что. Идея о том, что в основе всего лежит информация, а материя и энергия это лишь ее проявления.
Совершенно верно! обрадовался Степан Игнатьевич, как будто я сдал ему экзамен на «отлично». Так вот, если рассматривать Вселенную как гигантскую информационную систему, то «эфир», или, как мы его еще называем, «информационно-энергетический континуум», это, по сути, та самая среда, в которой эта информация существует и распространяется. Это некая фундаментальная матрица, определяющая свойства пространства, времени и всех взаимодействий. А «эфирная напряженность» это, соответственно, мера локальной плотности или, если хотите, возбуждения этой информационной матрицы. Понимаете?
Я снова кивнул, хотя «понимал» уже все с большим с трудом.
Звучало это все очень абстрактно и напоминало скорее философскую концепцию, чем физическую теорию.
Теперь о «микропроколах подпространства», продолжал Степан Игнатьевич, рисуя на своей схеме какие-то точки, из которых исходили волнистые линии. В рамках нашей гипотезы, это можно интерпретировать как кратковременные нарушения топологии информационного континуума. Представьте себе, что наша Вселенная это некий многомерный информационный гипертекст. Так вот, «микропроколы» это своего рода «битые ссылки» или «шорткаты», ведущие в другие области этого гипертекста, возможно, даже в другие информационные слои или параллельные «ветки» реальности. Их частота это показатель нестабильности локального участка континуума, его, так сказать, «информационной турбулентности».
Он говорил увлеченно, с горящими глазами, используя массу сложных терминов, которые, видимо, были приняты во «внутренней» физике НИИ НАЧЯ «квантовые флуктуации нулевого информационного поля», «реликтовая сигнатура первичного кода Вселенной», «трансмерные информационные туннели». Он рисовал все новые и новые схемы, которые становились все более запутанными и напоминали скорее какие-то каббалистические знаки, чем научные чертежи.
Я слушал его, пытаясь уловить хотя бы общую суть, и чувствовал, как мой мозг снова начинает плавиться.
Да, я был поверхностно знаком с гипотезой «Информационной Вселенной», читал работы Дэвида Дойча, Сета Ллойда и других апологетов этой идеи. И некоторые из объяснений Степана Игнатьевича, если отбросить специфическую терминологию НИИ НАЧЯ, действительно перекликались с тем, что я знал. Но это не сильно спасало ситуацию. Его объяснения были настолько перегружены терминами и абстракциями, что суть ускользала, как вода сквозь пальцы. Я понимал отдельные слова, даже некоторые фразы, но общая картина никак не складывалась. Это было похоже на попытку собрать сложнейший пазл, имея на руках лишь несколько разрозненных фрагментов и смутное представление о том, что должно получиться в итоге.
Степан Игнатьевич, казалось, совершенно не замечал моего замешательства.
Он был полностью поглощен своей лекцией, своей любимой гипотезой, и, видимо, считал, что чем больше сложных терминов он использует, тем понятнее все становится.