Нужно было что-то делать. Искать информацию в каких-то внутренних справочниках НИИ? Но Орлов ничего такого мне не давал, только устав и общие инструкции. Спросить у самого Орлова? Возможно, но он, кажется, был довольно занят, да и не хотелось беспокоить его по каждому поводу, тем более в первые дни «испытательного срока».
Оставались коллеги. «Старожилы» отдела, как их мысленно окрестил я.
Они-то уж точно должны были знать, что означают все эти «эфиры» и «проколы».
Время шло, близилась середина дня.
Я еще немного поковырялся в данных, пытаясь найти хоть какие-то зацепки, хоть какие-то намеки на смысл этих странных параметров. Но все было тщетно. Я чувствовал себя как первоклассник, которому дали почитать учебник по квантовой хромодинамике буквы знакомые, а смысл ускользает.
Нужно было решаться.
Я оглядел кабинет. Людмила Аркадьевна по-прежнему шуршала бумагами, полностью погруженная в свою работу.
Анатолий Борисович, судя по доносящемуся от его стола характерному стуку клавиатуры, самозабвенно что-то кодил, периодически ворча себе под нос.
Степан Игнатьевич с важным видом изучал и правил какие-то распечатки, вооружившись линейкой и карандашом.
Геннадия-сисадмина по-прежнему не было видно.
К кому подойти?
Людмила Аркадьевна, при всем ее расположении, вряд ли была специалистом по «частицам типа При».
Степан Игнатьевич с его педантичностью и любовью к ГОСТам мог бы, конечно, рассказать, как правильно оформлять отчеты по «микропроколам подпространства», но вряд ли объяснил бы их суть.
Оставался Анатолий Борисович. Да, он был ворчлив и, на первый взгляд, не слишком дружелюбен. Но Орлов представил его как «главного специалиста по базам данных», человека, который «держит на своих плечах всю информационную структуру НИИ». А это значит, что он должен был иметь дело со всеми этими данными, понимать их структуру и, возможно, их смысл. К тому же, его практический склад ума, в отличие от «академизма» Степана Игнатьевича, внушал больше надежды на то, что он сможет объяснить все простым, понятным языком, без лишних «наукообразностей». Да и его специфика была ближе к моей.
Да, пожалуй, начну с Анатолия. Главное правильно сформулировать
вопрос, чтобы не выглядеть полным «теоретиком» и не вызвать очередную волну его скепсиса.
Я глубоко вздохнул, собрался с духом и направился к столу «Толика». Пора было переходить от теории к практике, то есть к общению с живыми носителями знаний НИИ НАЧЯ.
Э-э-э Анатолий Борисович, я кашлянул, чтобы привлечь его внимание. Извините, что отвлекаю. У меня тут возникло несколько вопросов по данным, которые мне дал Игорь Валентинович. Не могли бы вы немного помочь разобраться?
Он не сразу отреагировал. Какое-то время еще продолжал стучать по клавишам, потом резко остановился, откинулся на спинку стула и, не поворачивая головы, буркнул:
Ну, что там у тебя еще, теоретик? Опять интеграл не сходится или матрица не инвертируется?
Его голос был таким же ворчливым, как и вчера, но я уловил в нем какую-то скрытую нотку если не добродушия, то, по крайней мере, профессионального любопытства.
Да нет, с интегралами пока все в порядке, я постарался улыбнуться как можно дружелюбнее. У меня вопросы по некоторым параметрам в файлах. Вот, например, «Уровень эфирной напряженности» или «Частота микропроколов подпространства». Я, если честно, не очень понимаю, что это такое. В документации, которую мне дал Игорь Валентинович, подробного описания этих величин нет.
Анатолий Борисович хмыкнул и, наконец, повернулся ко мне. На его лице было написано все то же выражение скепсиса, смешанного с легким раздражением.
Молодежь проворчал он, качая головой. Совсем обленилась. Документацию читать не хочет. Все им на блюдечке подавай, да еще и разжевывай. Раньше мы, бывало, месяцами сидели над какими-нибудь логами с самописцев, пытались хоть что-то понять, а теперь
Он не договорил, махнул рукой и снова уставился в свой монитор, как будто собирался продолжить прерванное священнодействие. Я уже было подумал, что разговор на этом и закончится, но потом он, видимо, немного смягчился или просто решил блеснуть своей эрудицией перед «молодым теоретиком».
Ладно, сказал он, не отрываясь от экрана, где продолжали мелькать загадочные строки. Слушай меня, раз уж сам догадаться не можешь. Эфир этот ваш ну, это, грубо говоря, такая штука, из которой тут, по мнению некоторых наших особо продвинутых теоретиков все состоит. Вроде как первоматерия, понимаешь? Или не понимаешь? Ну, неважно. Главное, что она, эта «первоматерия», иногда «напрягается». Вот эту «напряженность» датчики и меряют. В «условных единицах», естественно, потому что никто толком не знает, в чем ее еще можно измерять.
Он сделал паузу, как бы давая мне время переварить эту «простую» информацию. Я молчал, пытаясь уложить в голове концепцию «первоматерии, которая напрягается». Звучало это, мягко говоря, не очень научно.
А «проколы подпространства»? осторожно спросил я, боясь спугнуть его внезапное желание делиться знаниями.
А проколы это, считай, дырки в этом самом эфире, продолжал Анатолий Борисович тем же тоном, каким обычно рассказывают детям сказки про Бабу-Ягу. Бывают такие ну, как бы это сказать локальные нарушения его целостности. Как будто кто-то иголкой ткнул в пузырь. Вот эти «дырки» и есть «проколы». Иногда они маленькие, микроскопические, а иногда ого-го какие! Но это уже не твоя забота. Твои данные, скорее всего, как раз по этим «микропроколам». Их частоту, значит, и фиксируют. Сколько раз в секунду этот эфир «продырявился» в данном конкретном месте. Понял что-нибудь? Или все равно темный лес?