Он вообще никогда не упускал случая напомнить:
Делами,
кровью,
строкою вот этою,
нигде
не бывшею в найме,
я славлю
взвитое красной ракетою
Октябрьское,
руганное
и пропетое,
пробитое пулями знамя! (5,117118).
Таких заявлений у Маяковского в преизбытке, перечислять все нет нужды.
Революции поэт посвятил своё первое масштабное произведение нового, послеоктябрьского периода пьесу «Мистерия-буфф» (1918; второй вариант 1921).
Мистерия по истокам своим есть западноевропейская средневековая драма, возникшая на основе литургического действа и вышедшая позднее из церкви на площадь. Мистерия представляла в театральной форме библейские сюжеты,
кто не вьючный мул.
Всякий, кому нестерпимо и тесно,
знай:
ему
царствие моё небесное (1,305306).
Итак: обитатели того «царствия» убийцы, прелюбодеи, одержимые внутренним бесом. Нищие духом того рая недостойны. Откровенно.
«Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное» (Мф. 5, 3). Вот чему явно противостоит Маяковский.
Разумеется, Маяковского «царствия» можно достичь только собственными усилиями человекобогов
Мы сами себе и Христос и спаситель!
Мы сами Христос!
Мы сами спаситель! (1,321).
На пути к «обетованной земле» будущие её обитатели минуют, ад, чистилище и рай. В аду они посрамляют Вельзевула: описанием бедствий земных, перед которыми меркнут все адские казни. Рай не привлекает их прежде всего из-за отсутствия материальной пищи, из-за скуки и бестолковости святых (среди них Лев Толстой и Жан-Жак Руссо!). Во втором варианте «Мистерии» в раю появляется новый персонаж, вздорный и грубый Саваоф, у которого нечистые отбирают его молнии:
Машинист
(указывая на Саваофа, замахивающегося стрелами молний, не желая их пустить в ход из боязни задеть своих же Мафусаилов)
Надо у бога молнии вырвать.
Бери их!
На дело пригодятся
электрифицировать.
Нечего по-пустому громами ухать!
Бросаются вырывать молнии.
Саваоф (печально)
Ободрали!
Ни пера, ни пуха!
Мафусаил
Чем же нам теперь грешников крыть?
Придётся лавочку совсем закрыть.
Нечистые ломают рай, вздымаясь ввысь с молниями. (2,413414)
Трудно придумать что-либо глупее этой сцены
Под конец нечистые прибывают на обетованную землю и славят установленную коммуну.
Комментарием к финалу «Мистерии» хорошо подходят строки из «Облака в штанах»:
И когда
всё-таки!
выхаркнула давку на площадь,
спихнув наступившую на горло паперть,
думалось:
в хорах архангелова хорала
бог, ограбленный, идёт карать!
А улица присела и заорала:
«Идёмте жрать!» (1,106).
Когда-то поэт с ненавистью обличал жиреющее слово «борщ», теперь нечистые требуют в раю сварить им щей и это вызывает восторг автора. Всё замыкается на блюде студня.
Позднее Маяковский вновь обратился к теме будущего земного блаженства, сделав попытку заглянуть в XXX век. В поэме «Летающий пролетарий» (1925) возникает утопия коммуны. Блаженство оборачивается здесь воплощением мечты отъявленных лентяев:
Спросонок,
но весь
в деловой прыти,
гражданин
включил
электросамобритель.
Минута
причёсан,
щёки
даже
гражданки Милосской
Венеры глаже.
Воткнул штепсель,
открыл губы:
электрощётка
юрк!
и выблестила зубы.
Прислуг никаких!
Кнопкой званная,
сама
под ним
расплескалась ванная.
Намылила
вначале
и пошла:
скребёт и мочалит.
Позвонил
гражданину под нос
сам
подносится
чайный поднос (4,262263).
Вся жизнь в этом обетованном рае земном состоит из развлечений и сменяющих одно другое удовольствий. Среди этих удовольствий «жрать» не из последних. Утопия Маяковского поражает неистребимой пошлостью.
Разумеется, не обходится в будущем и без научно-атеистической пропаганды:
Сегодня
в школе
практический урок.
Решали
нет
или есть бог.
По-нашему
религия опиум.
Осматривали образ
богову копию.
А потом
с учителем
полетели по небесам.
Убеждайся сам!
Небо осмотрели
и внутри
и наружно.
Никаких богов,
ни ангелов
не обнаружено (4,273).
Помнится, у Лескова учитель-материалист в поисках души водил учеников на анатомирование трупа. Теперь прогресс: используется космическая техника. А глупость всё та же.
«Фешенебельный» комфорт утопического будущего ничуть не выше по своей внутренней убогости, нежели мещанский идеал Пьера Скрипкина из пьесы «Клоп» (1928).
И так обесценивается славословие грядущему, которое Маяковский вдохновенно твердит в поэме «Хорошо!»:
Отечество
славлю,
которое есть,
но трижды
которое будет.
..
Я вижу
где сор сегодня гниёт,
где только земля простая
на сажень вижу,
из-под неё
коммуны
дома
прорастают (5,442443).
Если продолжить этот сеанс ясновидения, то не разглядеть ли, как в тех домах «залы ломит мебель»? Это автор провидел ещё в «Мистерии-буфф». Поэтому когда он, осуждая мещанские запросы своего Присыпкина-Скрипкина в «Клопе», награждает его «интересом к зеркальному шкафу», то драматургу можно задать вопрос: не в «Мистерии» ли Человек-спаситель начал соблазнять нечистых своим «царствием» именно с сообщения о фешенебельной мебели? Присыпкин этим и заинтересовался.
Маяковский, о том не подозревая, показал сходность коммунистического и буржуазного жизненных идеалов. Мебель становится их символом.
Не с этой ли мебелью спустя три десятилетия сражался, рубя её отцовской саблей, романтический розовский мальчик в пьесе «В поисках радости» (1956)? Материально-прагматичный идеал буржуазный или коммунистический, всё едино, не мог дать человеку радости. Маяковский трагически запутался в неразрешимом противоречии.