Пошли потанцуем, протянул он правую руку ладонью вверх.
Пошли, послушно накрыла она эту
ладонь своей узкой загорелой кистью.
И теперь уже забылось все. Даже то, зачем он ей протянул руку.
Настолько сильно забылось, что он прижал ее к себе, обнял и медленно, осторожно отыскал ее губы. Маша напряглась, стала суше и угловатее. Она не отклоняла голову, но и не теряла своей одеревенелости. Ее руки плетями висели вдоль туловища, и Санька только теперь что-то понял. Он оторвал свои горячечные губы от ее холодных и тихо спросил:
Тебя никогда не целовали?
Не-ет, еще тише ответила она и ребенком, глупым сонным ребенком положила ему голову на плечо.
Он накрыл ее затылок ладонью и подумал, что теперь ему просто жалко целовать ее. Ведь целуя, он изменял Машу, делал ее взрослой. Ее жизнь теперь резко разделялась на жизнь до него и после. А может, уже разделилась? И у него тоже?
Он только собрался сказать об этом, как внизу, у трапа, противно взвизгнули тормоза. Машины по набережной не ездили. Даже ночью. Это он знал точно.
Подав голову влево и не отнимая руки от ее теплого затылка, он увидел «Жигули» у трапа. Багажник был уже открыт, и из него доставал чемоданы невысокий коротко остриженный парень. А рядом с ним переминался с ноги на ногу высоченный пижон с длинными, кольцами вьющимися волосами и терпеливо слушал речь невысокого.
Матрос, стоящий у трапа, козырнул пижону и просигналил наверх. Тут же мячиком по нему скатились два коротких матросика и угодливо подхватили чемоданы пижона. «Жигули», распугивая гуляк, понеслись от трапа не меньше, чем на ста кэмэ, и Санька вспомнил, что и в Москве крутые запросто заезжают на тротуар на Новом Арбате. Каждый живет по своим законам.
Ты любишь меня? в плечо, глухо спросила она, и Санька пробормотал:
Во-о На ловца и зверь
Не любишь? оторвала она голову от его груди.
Через секунду из глаз хлынули бы слезы. А по трапу грохотали кирзачами-прогарами матросы. За ними лениво поднимался Витя-красавчик, их самолетный попутчик, предсказатель-экстрасенс.
Люблю, вынужденно сказал он. Очень.
И я.
Витя-красавчик, за которым Санька гонял Ковбоя по элитным гостиницам и казино, оказывается, преспокойненько жил на теплоходе. Чемоданы, впрочем, могли означать и переезд. Или вообще прилет. Значит, что-то заставило его прервать отпуск. Или у экстрасенсов-предсказателей нет отпусков?
Машенька, я тебя очень люблю, сжал он ее руки у груди. Ты меня отпустишь на минутку?..
Это нужно? похоже, обиделась она.
Очень. Я увидел одного знакомого. Могу потерять
Хорошо. Иди.
После такого обиженного, подрагивающего голоса никуда идти не хотелось.
Не дуйся, пожалуйста, попросил он.
Я не дуюсь, вырвала она руки из его тисков, повернулась и стремглав бросилась по палубе.
МЕФИСТОФЕЛЬ СПУСКАЕТСЯ В ПРИМОРСК
Он только что ступил с трапа на палубу, но у него был такой изможденный вид, будто трап оказался километровой длины.
Переезжаете?
Почему же? тряхнул он золотистыми кудрями. Я только что из Москвы.
Так мы же вроде вместе летели
Ну-у, тогда я всего день здесь пробыл. Дела позвали назад. А теперь вот вернулся. Поработаю с отдыхающими. Экстрасенсов все любят. Можно неплохо срубить деньжат
Вам помочь? попытался Санька забрать один чемодан у матроса, но тот держал его мертвой хваткой.
За хватку ему платили, и Санька не стал изображать из себя конкурента.
Пошли в мою каюту, дружелюбно предложил Витя-красавчик. В ногах правды нет. К тому же сейчас что-то взорвется.
В каком смысле? отступил, пропуская матросов Санька.
В прямом. У меня по пути в самолете видение было. Я иду по палубе, а там, показал он на берег, какие-то взрывы. И очень красиво. Очень. Как в калейдоскопе
Справа, на берегу, что-то громко разорвалось, и ужас развернул Саньку в эту сторону. Ни огня пламени, ни разрыва он не увидел, и оттого ужас стал еще сильнее. Хотелось открыть рот, чтобы выпустить его наружу.
А небо, черное южное небо, проткнутое в тысяче мест звездами, вдруг разорвалось именно этими звездами, и они, став крупнее и ярче, медленно поплыли вниз.
Салют! не сдержался он.
Как в калейдоскопе, напомнил Витя-красавчик, и Санька снова ощутил ужас.
Теперь уже оттого, что рядом стоял человек, для которого не существовало тайн в грядущем.
День города, лениво сообщил матрос, у которого еще недавно Санька пытался отобрать чемодан. Салют по плану
Матрос тоже оказался экстрасенсом.
Во всяком случае, будущее в виде салюта ему было известно. Мог бы и не молчать, когда пер чемодан по палубе и слушал рассказ Вити-красавчика о предсказании.
В глубине города снова взорвала воздух салютная пушка, радостная набережная взвилась в крике и свисте, и Санька ощутил в душе пустоту. Ужас, трижды испытанный им за несколько секунд, ужас туземца, впервые увидевшего пламя, извергаемое зажигалкой, иссушил его изнутри, и он долго не мог вспомнить, зачем же он пошел навстречу Вите-красавчику и отчего просил Ковбоя отыскать его.
Хорошая каюта, уже в номере предсказателя вернулась способность говорить к Саньке.
Средне, поморщился он. Я непритязателен.