У меня приказ, хитро улыбнулась она.
Какой?
Доставить тебя на берег.
A-а, ну да
Пошли.
Она легко, порывисто шагнула к двери каюты, и он со вздохом последовал за ней.
А музыка становилась все ощутимее и ощутимее, будто в комнате с переломанной мебелью стоял и радиоприемник, и кто-то, издеваясь над Санькой, увеличивал и увеличивал громкость.
Красиво? спросила с придыханием Маша.
Он вскинул голову от белых туфель, за которыми так терпеливо шел, и невольно сощурил глаза. На палубе, но не на главной, а где-то явно выше, на пространстве размером с волейбольную площадку бушевал день. Столики с красиво одетыми людьми, оркестранты в пиджаках с люрексом, официанты с черными бабочками на снежных рубашках все это было залито мощным светом дневных ламп. Музыка отдыхала, и от этого Санька сразу и не понял, тот ли это ресторан, о котором говорила Маша.
Чернявый клавишник наклонился к микрофону, кашлянул в него и с помпезностью конферансье семидесятых годов объявил:
А сейчас по просьбе отдыхающих звучит великий, бессмертный, чарующий вальс!
Сидящие у ближайшего столика бритые круглоголовые парни простонали: «Фу-уфло!», но оркестранты с мраморными лицами начали старательно исполнять заказ. И от столиков стали тут же отделяться парочки и, попав в танцевальный круг, неумело, спотыкаясь и сталкиваясь, завальсировали по палубе.
Санька по-белогвардейски щелкнул каблуками, дернул пустой головой и не с меньшей помпезностью, чем выступал клавишник, предложил:
Разрешите пригласить вас на танец!
Me меня?
Ее лицо сразу стало детским и жалким.
Вас, мадемуазель!
Но это Там швейцар. Он не пустит.
Швейцары продаются, объявил Санька. Точнее, покупаются. Прошу, и подставил локоть.
Когда ее подрагивающие пальчики коснулись его руки, в голове что-то ухнуло, хрястнуло. Сразу стало прозрачно и светло, будто над палубой включили вдвое больше ламп.
Бон джорно! по-итальянски поприветствовал швейцара с гвардейскими бакенбардами Санька, нагло сунул ему какую-то купюру в карман атласного пиджака и громко сказал вроде бы Маше: Пуртроппо ио нон парло итальяно!
Бакенбарды холуйски склонились к палубе.
Что ты сказал? еле слышно спросила она, когда они вышли к танцкругу.
Даю дословный перевод всего произнесенного: «Добрый день! К сожалению, я не говорю по-итальянски!»
Маша прыснула со смеху, зажав ладошкой рот, обернулась и с удивлением увидела, что швейцар смотрит на вынутую из кармана купюру, и его лицо медленно становится похожим на бульдожье.
И тут что-то сильное и смелое подхватило ее за спину, вовлекло во вращение, и сразу, в одну секунду, весь мир исчез. Осталось лишь его лицо. Светловолосое, усталое и вроде бы даже красивое.
Вальс на па-алубе, в такт музыке запел он черному небу, вальс под дождем, а-а-а подождем, и встал.
По Машиным глазам он понял, что у нее кружится голова, и начал водить ее то влево, то вправо, как делают в фокстроте, но вовсе не в вальсе. Под эти движения пришла еще одна строка, и под вновь накатившую
основную тему мелодии он запел:
Вальс на па-алубе, вальс под дождем Хоть уста-али мы, но не уйдем
Потому что вдвоем, потому что поем, уже с закрытыми глазами прошептала Маша
СОКРОВИЩА ПЕРЕВАЛЬНОГО
Ты что издеваешься?! встретил он Саньку еще у угла проулка. Я еле уговорил ребят, чтоб остались. Мы ждали тебя вечером, а ты Что мы должны были думать?!
Что меня убили, вяло ответил Санька.
Теперь они опять рвутся уехать! Мои силы на исходе! Я не смогу их остановить!
Сигнал автомобильного клаксона заставил их обернуться. В проулок въезжал крытый брезентом автофургон. Судя по ровной, без колей, земли между серыми заборами, здесь вообще никогда не появлялись машины. Автофургон выглядел в узком, точно на ширину его бортов, проулке не хуже тарелки инопланетян.
Эй, мужики! высунулся из кабины человек с холеным лицом. Где тут музыканты остановились?
Его волосы, схваченные микстурной резинкой, по-конски дернулись сверху вниз.
Там! показал Санька на их калитку. Только туда не надо ехать. Застрянете. Здесь выгружайте.
A-а, это ты! узнал его консковолосый парень.
Ктр это? ошарашенно спросил Андрей.
Бандиты, вяло ответил Санька. Я спать хочу страсть!
Какие бандиты?
Местные. Других здесь нету. Солнцевские еще не додумались сюда приехать.
Парень беззвучно, так же беззвучно, как он делал все в кабинете Букахи, спрыгнул с подножки на пыльную траву, брезгливо осмотрел проулок с покосившимися заборами, сонными курами и век не вывозимым мусорными кучами и крикнул в сторону фургона:
Выгружай!
Вялые, будто сваренные, грузчики по очереди стали вытаскивать из фургона очень красивые, совсем не подходящие к серому фону проулка коробки, и ощущение летающей тарелки стало еще сильнее.
«Корх» «Людвиг» «Штейнбергер» «Диджитех» «Шуре» очумело читал лейблы на коробках Андрей.
Несите прямо во двор! пискляво скомандовал адъютант Букахи.
Сколько все это стоит? спросил у него Андрей.
Не помню, устало отер человечек пот со лба маленьким платочком. Не я закупал. Мне приказали из аэропорта доставить.
Это подарок?
Хозяин сказал, чтоб к десяти вечера аппаратура у него во дворе стояла. Вы играть будете.