Она будет вновь и вновь вызывать врача, не обогатившись хотя бы крупицей собственного опыта, уничтоженная, ошеломленная, отупевшая.
Как наивна радость матери, что она понимает первую невнятную речь ребенка, угадывает его сокращенные, невыговариваемые слова.
Только сейчас?..
Только это?..
Не больше?..
А язык плача и смеха, язык взглядов и гримас,
речь движений и сосания?
Не отрекайся от этих ночей. Они дают то, чего не даст книжка, чего не даст никакой совет. Потому что ценность их не только в знаниях, но и в глубоком духовном перевороте, который не дает вернуться к бесплодным размышлениям: что могло бы быть, что должно быть, что было бы хорошо, если бы но учит действовать в тех условиях, которые есть.
Во время этих ночей может родиться чудесный союзник, ангел-хранитель ребенка интуиция материнского сердца, предвидение, которое складывается из воли исследователя, мысли наблюдателя, незамутненности чувства.
Случалось: вызывает меня мать.
Малыш в общем-то здоров, ничего у него не болит. Я просто хотела, чтобы вы его осмотрели.
Осматриваю, даю несколько советов, отвечаю на вопросы. Ребенок здоров, мил, весел.
До свидания.
И в тот же вечер или назавтра:
Доктор, у него жар.
Мать заметила то, чего я, врач, не смог вывести из поверхностного осмотра во время короткого визита.
Часами склоненная над ребенком, не владея методикой наблюдения, не зная, что именно она заметила, не веря себе, она не осмеливается признаться в своих неясных подозрениях.
А ведь она заметила, что у ребенка, у которого нет хрипоты, голос какой-то приглушенный, что он лепечет меньше или тише. Разок вздрогнул во сне сильнее, чем обычно. Проснувшись, рассмеялся, но не так звонко, как всегда. Сосал чуть медленнее, может, с более длительными паузами, словно был раздражен чем-то. Вроде бы скривился, когда рассмеялся, а может, только показалось? Любимую игрушку со злостью отшвырнул, почему?
Сотней признаков, которые заметили ее глаз, ухо, сосок, сотней микрожалоб он ей сказал:
Мне не по себе. Нездоровится мне сегодня.
Мать не доверилась своим глазам, потому что ни об одном из симптомов не читала в книге.
На бесплатный прием в клинике мать-работница приносит новорожденного ему несколько недель.
Не хочет сосать. Только возьмет сосок и сразу с криком бросает. А из ложечки пьет хорошо. Иногда во сне или когда не спит, вдруг вскрикивает.
Осматриваю рот, горло ничего.
Дайте ему грудь.
Ребенок лижет сосок, отпускает его.
Такой недоверчивый сделался.
Наконец, я вижу, как он берет грудь, быстро, словно бы в отчаянии, глотает раз, с криком отпускает.
Посмотрите, у него что-то на десне.
Смотрю еще раз покраснение, какое-то странное; только на одной десне.
Вот здесь что-то чернеется, зуб, что ли?
Вижу что-то твердое, желтое, овальное, с черной черточкой на ободке. Дотрагиваюсь движется, приподнимаю под ним маленькое красное углубление с кровавыми ободками.
Наконец, это «что-то» у меня в руке: семечко.
Над детской колыбелькой висит канареечная клетка. Канарейка бросила семечко, оно упало на губу, скользнуло в рот.
Я два раза осматривал ребенка А она?
Корчак Я. Как любить ребенка // Пер. с полъск. М., 1980. С. 8996
Человек с тонкими внешними чувствами имеет громадные преимущества в сравнении с человеком с чувствами неизощренными. Он несравненно проницательнее и находчивее, глубже вникает во все, а потому и работает основательнее; из всего извлекает большую пользу; находит интерес и принимает живое участие там, где другой остается совершенно равнодушным.
Но каким же образом достигнуть того, чтобы окружающее производило на ребенка лишь
впечатления раздельные, отчетливые? Ведь природа не во власти матери! Правда, но мать всегда может обратить внимание ребенка на ту или другую сторону впечатления и этим путем выделить ее и заставить ребенка воспринять ее полнее, отчетливее. Кроме того, мать, представляя ребенку ряд предметов, производящих впечатления однородные, может сосредоточить внимание ребенка на известном роде впечатлений, вызвать ребенка на сравнение их, упражнять его в выделении и сравнении простых, не смешанных впечатлений, развить в ребенке привычку к этому делу. Эта-то привычка и заставит ребенка употреблять свои органы пристальнее и таким образом изощрить их. Но могут ли подобные упражнения изощрить самые органы? Постоянные упражнения, скажут нам, могут укрепить наши мышцы, могут развить наши умственные способности; но могут ли они изощрить деятельность органов, зависящую от их правильного или неправильного строения? В том-то и дело, что слабость внешних чувств в большинстве людей не прирожденная, что она следствие не какого-либо особого устройства этих органов, а только малого их упражнения. Дикари созданы природой одинаково с нами. Но постоянно окруженные опасностями, они по необходимости упражняют свои органы чувств гораздо более, чем цивилизованные народы, и путешественники приводят почти невероятные примеры острого зрения, тонкого слуха и обоняния диких племен. Степные жители различают человека и зверя на расстоянии нескольких верст; лесные жители различают крик животных на расстоянии, на котором путешественник не слышит никакого звука. Такого же развития достигает обоняние. Гумбольдт рассказывает, что перуанские индейцы могут различать в темноте с помощью одного обоняния различные расы европейцев, американских индейцев и негров. Слепые с помощью осязания бегло читают печатаемые для них книги. Вообще люди, лишенные главного из внешних чувств зрения, поневоле упражняют остальные свои чувства и тем достигают чрезвычайной их остроты.