Анна Семироль
Мари
Ганс, закрой дверь, захлопни ставни. По улице идёт Мари - Мари в красных башмачках.
У Мари розовые щёки и маленькие руки. У ног вьются, играют две белые ласки. Взрослые думают, что это не ласки, а снежные волны, расходящиеся из-под красных башмачков. Но дети видят, что это ласки. Маленькие, злые звери.
У Мари шапочка и муфта из белого меха. Ей не холодно, ей никогда не холодно. Её одежда - из живого тепла. Откуда у неё столько тепла, что ей хватило на шапку, варежки и пушистый воротник на плаще? У кого она забрала его?
У Мари на подоле живые цветы и птицы. Если долго вглядываться, ты увидишь - они действительно живые, они пришиты прочной нитью к платью Мари. Почему цветы не пахнут, а птицы не поют? Мари забирает их краски, их голоса, их запахи.
Руки Мари пусты, но у неё всегда есть то, что кому-то нужно. Всё-всё-всё есть. Что не попроси - всё есть у Мари. Она всегда приносит то, чего нет у просящего. Мари добрая. Мари исполняет желания.
Мари не приходит просто так. Её может позвать каждый. Всего один раз. Одно желание. Мари приходит меняться. Она забирает то, что ей нравится. А иногда уходит, не назвав цены - и тогда случается что-то плохое.
Помнишь соседскую Гретхен? Её мамаша просила у Мари красоты для дочки. А Мари забрала щенка. И Гретхен всё плачет и плачет... Плачет и плачет. И никто не замечает, красива она или нет. Она плачет. От Мари много слёз...
Мари никогда не плачет. И пшеничные локоны её всегда красиво и правильно уложены. И щёчки розовые. И башмачки всегда чистые - какая бы грязь не разливалась по улицам. Мари никогда не спешит. Она идёт плавно, неспешно и каблучки выстукивают мерный ритм равнодушного сердца. Говорят, добрая Мари бессердечна и улыбка её нарисована.
Ганс, Ганс, а ведь Мари идёт сюда... Что ей нужно здесь? Кто позвал её, что попросил? Ганс, у нас же нет ничего, только мы сами... Ганс, почему ты молчишь? Ганс, закрой дверь, захлопни ставни - сюда идёт Мари. Мари в красных башмачках...
***
Губы цвета спелой земляники дрогнули.
- Дорого возьму, Якоб. Но не дороже, чем у тебя есть.
Яркие, как у дорогой куклы, глаза смотрели в душу. Мари, ты видишь, как давно я и Марта хотим этого. Мари, ты знаешь, что мы готовы отдать всё, что имеем...
- Согласен!
Собственный голос прозвучал хрипло и надломлено. Якоб кашлянул, поправил воротник грязной рубахи - и вдруг упал перед Мари на колени.
- Кого только не просили, ты же знаешь...
- Знаю. Вставай.
Зацокали по мостовой маленькие каблучки красных башмачков. Мари уходила. Колыхалась на осеннем ветру пышная юбка, и казалось, вышитые на подоле птицы хлопают крыльями. На перекрёстке Мари остановилась, обернулась.
- Иди домой, Якоб, - прошелестел ветер.
До дома бежал, будто за ним гнались. И лишь у двери вспомнил, что Мари не назвала цену.
Ганс родился ровно через девять месяцев - в день летнего солнцестояния. Якоб в честь события не пожалел денег - в трактире пиво лилось рекой, стол ломился от закусок. За шумом плясок и нестройными песнями никто не заметил, как звякнул колокольчик над входной дверью, пропуская маленькую детскую фигурку.
- Добрый вечер, матушка Лизбет.
- Здравствуй, деточка, здравствуй, - заулыбалась сидящая ближе других к двери старуха, близоруко щурясь. И мгновенье спустя, разглядев гостью, отшатнулась, испуганно бормоча.
Задетый старухой Лизбет, грянулся об пол кувшин с пивом. В трактире всё смолкло. Тёмная лужа, разлившаяся по полу, послушно остановилась у самых носиков красных башмачков. Их белокурая владелица приподняла подол пышного, расшитого золотой нитью платья, и шагнула вперёд, разбив каблуком блестящую гладь лужи. Посетители трактира попятились, пропуская пришелицу.
- Здравствуй, Якоб! - зазвенел звонкий детский голосок. - Почему ты такой хмурый? Не рад мне?
Якоб поднялся с места во главе стола. Минуты назад счастливо улыбавшийся и горланивший хмельные песни, он ссутулился и помрачнел.
- Здравствуй, Мари. Не ожидал, что ты придёшь, - произнёс он, цедя слова сквозь зубы.
По толпе пробежал лёгкий, неприятный шепоток. И будто холоднее стало душной летней ночью. Мари села на край лавки, расправила рукава платья, тронула ленты чепца с пришитыми кружевными розами, обвела присутствующих спокойным равнодушным взглядом.
- С праздником, горожане. С рождением сына, Якоб, - пухлые алые губки на мгновенье изогнулись в улыбке. - Будет мне жених! Пусть растёт крепеньким, здоровым, красивым.
Ахнула дородная розовощёкая тётушка Кох - жена трактирщика.
Старуха Лизбет в углу забормотала что-то о дурных знаках и неурожае. Мари спрыгнула с лавки, подошла к понурому бледному Якобу и протянула к нему сложенные лодочкой ручонки.
- Это моему жениху, возьми!
Вложив что-то в подставленную ладонь, Мари поспешила уйти. Народ в трактире вернулся к пиву, мясу и разговорам. Запиликала в углу скрипка, кто-то потащил танцевать рыжую весёлую служанку. Якоб разжал кулак и взглянул в раскрытую ладонь.
Горсть стёклышек. Разноцветных, причудливой формы. Обычные стекляшки. Яркие маленькие безделушки.