Испытывать судьбу, когда на тебя направлено два десятка стволов, затея не из лучших. Я положил калаш, двумя пальцами вытащил пистолет, поднял руки, показывая, что больше ничего нет, и сделал положенное число шагов в обозначенном направлении. Редбуль заглянул нам в глаза.
Да вы заряжены, ребятки.
А чё бы нет? ответил Грызун. Мы с сушки, нам положено быть заряженными.
Разберёмся.
Из леса людоеды могут набежать, на всякий случай предупредил я. Как бы беды не случилось.
Это вряд ли, покачал головой редбуль. Здесь территория Красного анклава, людоеды к нам не полезут.
Вот как? А я думал,
здесь всё Загону принадлежит.
Анклав не Загон! повысил голос редбуль. Похоже, моё замечание пришлось ему не по вкусу, да и другим редбулям тоже.
Ну, нет, так нет, я просто предположил.
Связывать нас не стали, невелика проблема два старателя, пусть даже под дозой. Да и не враги мы для редбулей, они сами показывали это своим отношением. Пока шли, я попробовал снова прочувствовать те потоки, которые начали тянуться ко мне с Приюта. Да, это реакция на опасность, очевидно, одно из преимуществ, получаемых человеком от нанограндов наравне с регенерацией и выносливостью. Только это не всегда срабатывает, или я ещё не научился им пользоваться. Чем шире и ярче поток, тем сильнее угроза, может быть, поэтому я выбрал направление, где сидела Малка. От неё исходили маловыразительные бледные пунктиры. Они и сейчас продолжали исходить. Я видел их даже с закрытыми глазами.
Грызун, ты когда заряжен, опасность чувствуешь?
Чувствую. Её всегда под нанограндами чувствуешь, интуиция-то усиливается Чё там насчёт пакетика? Дай хотя бы один. Мы вроде как выбрались.
Да погоди ты со своими пакетиками. У тебя как интуиция проявляется? Виденья есть?
Виденья, это когда перенюхаешь, а когда интуиция, то это просто понимаешь, что туда идти не надо или наоборот надо. Я сейчас понимаю, что в Анклаве безопаснее. Я бы и шаг прибавил, да боюсь редбули за нами не поспеют.
А вот у меня Анклав доверия не вызывал. Слишком мрачно всё. Кирпичные стены зданий над серым забором, широкий ров перед ним, вышки, колючая проволока. Возле проходной нас заставили поднять руки и обыскали. С меня сняли плащ, разгрузочный жилет, забрали вещмешок, и только после этого разрешили войти. Я так и не смог понять свой статус: пленник или гость?
За забором всё было упрощено и безукоризненно: чистые дорожки, белёные бордюры, подстриженные газоны. Чистота вообще была показательна, и на фоне общей серости зданий и однотонности транспарантов выгодно выделялась. Вдоль дороги были установлены инструктивно-методические и учебные плакаты в стиле социалистического реализма с предостерегающими надписями вроде «Враг не дремлет!» и «Ты не забыл выключить лампочку?».
На мой скромный художественный взгляд это являлось издевательством над изобразительным искусством. Но с другой стороны, Пикассо мне тоже не нравится, да и Сальвадор Дали где-то далеко за гранью понимания, так что грех пенять на зеркало, коль рожа крива.
Но что мне однозначно пришлось по душе, это равенство. Оно проявлялось во всём: в одежде, во взглядах, в обращении. Людей было много, одни занимались уборкой, другие шли по делам. На плацу бойцы обоих полов отрабатывали строевые приёмы. Существовало различие в деталях, например, как та портупея на командире редбулей, доставивших нас в Анклав, или в количестве годичек на рукавах, во всём остальном отличить одного человека от другого и определить его положение в местной иерархии, было сложно.
А ещё дисциплина. Её я ненавижу с самого рождения. Мама рассказывала, что в младенчестве я кушал кашу исключительно под столом, в знак протеста к общепринятым правилам, и долгое время отказывался признавать авторитет бабушки. Та же тенденция просматривалась в школе с учителями, в институте, с представителями власти. Однако в мире, где опасность подстерегает тебя на каждом шагу, дисциплина очень важная составляющая общественного выживания. В Загоне присутствовали лишь её зачатки, в миссии она проявлялась в беспрекословном послушании примасу. В Анклаве это была обязанность, причём не уставная, не навязанная, хотя вокруг всё так и смердело военщиной, а добровольная.
Особенно чётко это проявилось в столовой. Нас отвели сначала туда. Небольшие столики на четверых, сиреневые занавески на окнах, всё те же транспаранты, раздача. Людей было мало, завтрак заканчивался. За крайним столом сидел полный мужчина в очках. По количеству годичек на рукаве он относился к высшему составу Анклава. Каждый проходивший мимо считал своим долгом поздороваться с ним, и он отвечал неизменно вежливым и терпеливым голосом. В миске зелёная каша, чай в кружке. Никаких привилегий и отдельных кабинетов.
Я взял поднос. Повар подал тарелочку с морковным салатом, щедро навалил в миску зелёной каши, пожелал приятного аппетита. Чаю я налил сам. На вид настоящий, попробовал, действительно настоящий, только горьковатый и терпкий. Тут же в лотке нарезанный кусками ржаной хлеб. Я взял два, посмотрел на сопровождающего, тот не отреагировал, значит,