Что с ней? почти закричала на меня девушка.
Она умирает, ответил я честно.
Алька, держись! кинулась Калидия к подруге. Мы что-нибудь придумаем, мы тебя обязательно вытащим!
«Ты уже придумала засунуть её туда», хочется сказать мне, но я молчу. Не потому, что берегу её чувства, а потому что у меня нет сил на скандал. Они мне нужны для другого.
Выметайтесь, сказал я устало. Буду пытаться дальше.
Хорошая новость мой талант работает. Я вижу референс и рисую его. Плохая этого мало. Процесс идёт быстрее, чем я могу компенсировать, фактически я растягиваю агонию, принося девушке дополнительные мучения. Замещение нервной ткани напоминает скоротечную онкологию, вроде нейрофибросаркомы, периневромы или другого нейрогенного злокачественного процесса, но это не рак. Сходство в том, что нормальные клетки заменяются перерождёнными, разница в том, что происходит это чудовищно быстро. А ещё, в отличие от раковых клеток, утративших тканевую специфичность и склонных к безостановочному неконтролируемому делению, замещающие ткани ограничиваются строго нервными волокнами, не разрастаясь злокачественными опухолями и не давая метастазов. Боль при этом, надо полагать, адская как будто нервы вытравливают кислотой. В конце концов, я сдался и ввёл Алиане дозу промедола из аптечки. Ей стало немного легче, она смогла приподняться на подушке и заговорить.
Я умру, да? спросила девушка.
Не исключено, сказал я честно. Очень хотел бы тебя обнадёжить, но не хочу врать. Я не понимаю, что происходит, и не успеваю купировать деструктивные процессы.
Я почти не контролирую тело, пожаловалась она. И не чувствую ничего, кроме боли. Знаете, Михл, однажды у меня болел зуб. В детдоме не было своего стоматолога, платить за меня не хотели, велели терпеть, пока у одного из городских врачей не подошла очередь на муниципальную повинность. Всего три дня, но я хотела умереть, так было больно. А сейчас я вся больной зуб. И у меня нет сил это терпеть. Можете дать мне ещё вашего лекарства, чтобы я уснула и не просыпалась, пока не умру?
Если я не смогу тебя спасти, то так и сделаю, ответил я. Плевать на медицинскую этику. Но я буду бороться до последнего.
Скорее бы он настало, это «последнее» слабо улыбнулась Алька.
У меня всё ещё остаётся шанс. Плюнуть на рисунки и попробовать запихать мир в референс сверхусилием, как с Калидией или Змеямбой. Возможно, я могу выдрать ту гадость, которая в ней растёт. Отменить её, сделать несуществующей. А может, и нет. Когда я спасал Калидию, дело было только между мной, ей и чужим миром, которому было, в принципе, плевать. В случае Альки слишком много акторов, включая весьма замотивированного Креона. Слишком большое изменение, затрагивающее всех. Я могу не потянуть цену. И самое паршивое, что я не могу знать эту цену заранее. Готов я положить свою жизнь против её? Могу ли позволить себе такую ставку, учитывая, что большая вероятность проиграть всё?
Папа Док?
Чего тебе, колбаса?
Не делай.
Чего не делать?
Не знаю. Того, что ты собираешься.
Нагма стоит рядом, я в своих душевных метаниях не заметил, как она вошла. Алиана забылась тяжёлым сном, но действие обезболивающих скоро закончится.
Не надо. Будет плохо.
Откуда тебе знать, мелкая?
Просто знаю.
Может, ты и права, соглашаюсь я. Но по-другому не получается.
А давай вместе попробуем? У нас хорошо выходило.
Боюсь втягивать тебя в это, козявица. Как бы не накрыло моим откатом. Как я тогда твоей маме в глаза смотреть буду?
Не бойся, мы просто попробуем! Как с немой-странной.
Я посмотрел на бледное лицо Алианы, приоткрытые сухие губы, дергающиеся под веками глазные яблоки. Даже во сне она страдает.
Я буду смотреть, а ты рисуй! решила за меня Нагма.
И я сдался.
Не будь я просто карандаш в её руке, я бы удивился. Но сегодня наше общее восприятие нырнуло особенно глубоко, и мне нечем удивляться, глядя на то, что появляется на бумаге под грифелем. Чёрная антропоморфная фигура, такая чуждая и лишняя здесь, что под ней, кажется, может провалиться бумага. Останется на листе дыра в то инферно, где такие водятся. Тем, что осталось от меня-карандаша, понимаю, что мы рисуем оболочку. Наверное, в Алиане теперь больше от неё, чем от той девушки, которая имела глупость согласиться стать частью экзосимбионта. Ей осталась слишком маленькая часть, которая сокращается на глазах. Права Берана это другое слияние. Даже не слияние, а поглощение. Может быть, она неправильно перевела инструкцию. А может, наоборот, так и было задумано не оболочка для носителя, а носитель для оболочки. Ушедшие, если верить легендам, были те ещё зайчики. Не зря их Основатели выгнали из Мультиверсума нахрен. Но я не думаю, я рисую, я же карандаш.
Поэтому я не знаю, сколько прошло времени, когда Нагма сказала:
Всё, папа Док. Оно согласилось.
Какое ещё «оно»? спросил
я.
Почему-то я безумно устал. Как будто не рисовал, а кросс бежал в противогазе. Даже пощупал тайком лицо не вернулась ли старость? Но так и не понял на ощупь, а в комнате темно. Совсем темно, как же я рисовал-то?
Кряхтя, поднялся со стула, заковылял на ногах, отсиженных напрочь вертлявой девчонкой, к кровати, зажёг стоящий на тумбочке светильник.