Так вот: никогда Николай Иванович не ходил в сапогах, и поэтому изображать его в сапогах это все равно, что изображать Эйнштейна в косоворотке. У Николая Ивановича были боты, многократно описанные в литературе (см. «Куунст я кооду», Таллинн, 1998, 7, с. 21; «Бурда моден», зима/лето 1997 г.; «Моды мира», 1999). Эти боты он и надевал, когда было грязно, а обычно носил туфли или ботинки. Сапог он терпеть не мог. Да и всякому здравомыслящему человеку ясно, что не мог совершать того, что совершил Кудельников, человек в сапогах. И неизвестно, чего больше в барельефе: голого непонимания, незнания фактов, казарменного духа или дешевого авангардизма. Заметку об этом за моей подписью и подписями еще двадцати членов Совета АН СССР по изучению наследия Н. И. Кудельникова недавно опубликовали «Известия Академии наук» (серия «Психология») под заголовком «Доколь дойдем?».
Но вот бюст, открытый недавно силами патриотического студенчества на аллее, идущей от смотровой площадки Ленинских гор к МГУ, он выше похвал! Немного портит его подножие черного лабрадора и бездумно поставленные урны с цветами. Это лишнее: у подножия бюста радением благодарных поклонниц а не инструкциями службы озеленения всегда будут лежать живые цисты. Появилась прекрасная традиция и безо всякой подсказки сверху: молодые невесты приходят к бюсту и кладут в эту торжественную для них минуту на гладкий черный камень живые букеты алых роз.
Вообще же в мире существует довольно много памятников Кудельникову. Его скульптурный портрет работы Иссанаго Зиты общеизвестен; он стоит теперь в зале заседаний ООН почти абстрактный бухгалтер медынского РАНО в шляпе за четыре девяносто и в круглых очках! Японский скульптор придал ему вдохновенную порывистость.
Есть памятники курьезные. Совершенно невероятный памятнюк Кудельникову стоит в индийском штате Кашмир. Николай Иванович здесь босой, завернут в один лист материи, он худ, высок, аскетичен. Легко шагает он по земле с портфелем, а внизу две бронзовые индианки протягивают ему венок, сплетенный из цветов логоса, который он принимает. Только огромное уважение к братскому индийскому народу заставило меня не расхохотаться при виде этого произведения. На нем Николай Иванович не похож на себя ни капли, а главное разве стал бы он принимать от женщин венок, он, подаривший счастье всем женщинам мира? Да и Нина
Васильевна ему бы этого не позволила.
Неописуемо выглядит памятник Кудельннкову в Кракове, выполненный в виде гранитной стелы высотой в 26 метров и в сечении имеющий неправильный ромб. Есть пагода в японском департаменте Хонсю, стилизованная под синтоистскую. На тотемном памятнике в Канаде Николай Иванович просто целиком вырезан из ствола тысячелетней секвойи в виде столба, наверху которого сделана голова. Ее отличают от индейской лишь картофелеобразный нос, шляпа, очки.
Небольшой, можно сказать, напольный памятник высотой со старинные кабинетные часы стоит в сквере города Аниашля, Огайо. Полное незнание условий жизни в СССР здесь проявилось как нигде. Похвальное желание увековечить великого человека обернулось тем, что Николай Иванович изображен тут чем-то вроде спикера палаты лордов: в сюртуке, в цилиндре, в полосатых штанах, и всякому советскому человеку немедленно напомнит Дядю Сэма, как его разрисовывали в карикатурах 50-х годов. Кудельникова все это, несомненно, страшно бы разозлило, потому что полосатых брюк у него отродясь не водилось, да и откуда в Медыни гетры?
Во многих памятниках присутствует этакая профессорская черточка. Никак не хочет поверить человечество в то, что его осчастливил обыкновенный, рядовой бухгалтер, внешне никак не похожий на революционера или великого ученого.
И это правда он не был похож.
Ведь я знал его. Да что там знал мы просто были с ним закадычные приятели и ходили пить пиво за овраг в те счастливые минуты нашей жизни, когда пиво еще привозили в магазин. И прекрасно осознаю, какую громадную ответственность накладывают на меня эти мои слова, ибо теперь найдется (и находится) множество прилипал от деэмансипации, готовых что угодно плести, особенно у нас в Медыни, чтобы доказать свою близость к реформатору. Я понимаю, что не надо бы вплетать свой голос в этот «пустых похвал ненужный хор и жалкий лепет оправданья». Потому что люди злы. Одни скажут: примазывается, другие что врет. Но есть высший долг друга и биографа, который повелевает мне словами пушкинского «Пророка» (я цитирую по памяти):
Как сейчас помню: произошло это в чудесный вечер, весеннее солнышко уже закатывалось за Ильинку, и мы сидели с ним на берегу реки Выпрейки и закусывали колбасой с солеными огурцами. Вечер такой мягкий, что даже плакать хотелось, и вы бы очень удивились, увидев этот нежный теплый закат, зеленую траву и нашу дружбу. Мы сидели, а вернее лежали, подложив руки под голову, и смотрели на шоссе, на синий указатель «Выпейка», в котором наши умники уже замарали букву «р», на героические Ильинские рубежи. Вот тогда он это и сказал.