Сиона не оскорбляет меня, Монео.
Но она ...
Монео! Здесь, в этой загадочной оболочке одна из величайших тайн жизни. Быть удивленным, увидеть, как случится нечто новое, вот то, чего я жажду больше всего.
Лито с усилием напомнил себе: «Монео это мое создание, я его создал».
Твое дитя бесценно для меня, Монео. Ты умаляешь ее соратников, но среди них может быть тот, кого она полюбит.
Монео бросил непроизвольный взгляд на Данкана Айдахо, шедшего вместе с охраной. Айдахо так всматривался вперед, словно старался пронизать взглядом каждый поворот дороги прежде, чем шествие к нему приблизится. Ему не нравилось это место, над которым со всех сторон нависали высокие стены такое выгодное для нападения сверху. Айдахо послал разведчиков еще ночью, и Монео знал,
что некоторые из них до сих пор прячутся на высотах, но впереди еще были овраги, которые надо было миновать, чтобы выйти к реке. А людей было недостаточно, чтобы разместить их повсюду.
Мы положимся на Свободных, успокоил Данкана Монео.
Свободных? Айдахо не нравилось то, что ему довелось слышать о Музейных Свободных.
По крайней мере они могут поднять тревогу, если столкнутся с кем-нибудь незваным, сказал ему Монео.
Ты видел их и попросил это сделать?
Конечно.
Монео так и не решился затронуть с Айдахо тему Сионы. Для этого и позже будет достаточно времени. Но Император сейчас высказался в весьма тревожном для Монео смысле. Не изменил ли он свои планы?
Монео опять перевел внимательный взгляд на Императора и понизил голос.
Полюбит своего соратника. Но ты говорил, что Данкан ...
Я сказал полюбит, а не будет скрещена!
Монео затрепетал, вспомнив, как его самого привлекли к программе выведения Лито, вырвав его из ...
«Нет! Лучше не возвращаться к этим воспоминаниям!»
Потом были глубокая привязанность и, даже, настоящая любовь... Но позже. В первые дни, однако ...
Ты опять витаешь в облаках, Монео.
Прости меня, но, когда Ты говоришь о любви ...
По-твоему, у меня не бывает нежных мыслей?
Это не так, но ...
По-твоему, у меня, значит, нет воспоминаний о любви и спаривании? Тележка вильнула в сторону Монео, заставив его отпрянуть, напуганного полыхающим взглядом Лито.
Это тело может никогда и не знало такой нежности, но все жизни-памяти принадлежат мне!
Монео увидел, что в теле Императора все нарастают и становятся все более довлеющими признаки Червя, и невозможно было закрыть на это глаза.
«Я в серьезной опасности, мы все в серьезной опасности».
Монео осознавал каждый звук, раздающийся вокруг него: поскрипывание королевской тележки, покашливание и тихие разговоры в свите, шаги по дороге. От Императора доносился сильный запах корицы. Воздух здесь в ущелье, отгороженном скалистыми стенами, до сих пор сохранял утренний холод и сырость, дошедшую от реки. Не сырость ли провоцирует Червя?
Монео, слушай меня так, как будто твоя жизнь зависит от этого.
Да, прошептал Монео. Он знал, что жизнь его сейчас если уж от чего и зависит, так это от осторожности, с которой он будет ко всему относиться, не только от слушания, но и от внимательного наблюдения.
Часть меня вечная обитательница подземелья, ни о чем не думающая, сказал Лито. Эта часть просто реагирует. Она совершает поступки, не заботясь о знании или логике.
Монео кивнул, взгляд его был прикован к лицу Императора. Не начинают ли стекленеть его глаза?
Я вынужден стоять в стороне, просто наблюдая ее действия, больше ничего, говорил Лито. Такая реакция может вызвать твою смерть, выбор тут не за мной, ты слышишь?
Слышу, прошептал Монео.
Когда происходит такое, то не существует никакого выбора! Ты принимаешь это, просто принимаешь. Ты никогда этого не поймешь и не узнаешь. Что ты на это скажешь?
Я страшусь неизвестного.
Я его не страшусь. Объясни мне, почему!
Монео ожидал кризиса, подобного этому и теперь, когда кризис подошел, он ему чуть ли не обрадовался. Он знал, что его жизнь зависит от его ответа. Он поглядел на Императора, мысли бешено проносились у него в голове.
Из-за всех Твоих жизней-памятей.
Да?
Значит, неполный ответ. Монео ухватился за слова.
Ты видишь все, что мы знаем... и все это было некогда неизвестным! Удивить тебя ... удивление должно быть чем-то новым, чего ты еще не знаешь. Говоря, Монео осознал, что он произнес в защитной вопросительной интонации то, чему следовало бы быть смелым заявлением, но Император только улыбнулся.
За такую мудрость я дарую тебе милость, Монео. Чего ты желаешь?
Внезапное облегчение только откупорило новые страхи с новой силой вспыхнувшие в Монео.
Можно ли мне привезти Сиону назад в Твердыню?
Но это приблизит ее испытание.
Она должна быть отделена от своих соратников.
Очень хорошо.
Мой государь милосерден.
Я эгоистичен.
На этом Император отвернулся от Монео и погрузился в молчание. Глядя на сегменты огромного тела, Монео заметил, что признаки Червя несколько отступили. Значит, все, в конце концов, обернулось благополучно. Затем он подумал о Свободных с их петицией и его страх вернулся.
«Это была ошибка. Они только вызовут Его. Зачем я им только сказал, что они могут подать свою петицию?»