Она всего лишь дитя.
Она Его дитя!
И ваше!
Что мне делать? Как защитить ее?! Он ей снится в обличье крылатого змия. Искушает ее детское сердце!
Это следствие ваших страхов и ее воображения.
А по ночам к моей бедной доченьке приходят видения шепчутся. Это Его вестники, я знаю.
Все это лишь фантазии. Он не знает о ней, Софья Александровна. Он ищет лишь Вас. Но Вы укрыты самим Господом Богом. И Люцифер никогда не сможет вас найти!
Однако княгиня будто и вовсе не слушала увещеваний ангела. Упорно продолжая твердить своё.
Господь отвернется от нас. Она не хочет возводить ему хвалу, сбегает и играет с простолюдинами. Я совершила тяжкий грех! Тяжкий грех! заламывая руки плакала Софья Александровна. Пусть же он карает меня. Но она дитя, пусть грех не ложится на её плечи.
Софья Александровна, ваши грехи уже давно на её плечах. Иначе что замаливает дитя, стоя долгие часы на коленях перед образами?
Что же мне делать?! Как очистить ее?! Что если он уже нашел нас?! И пожрал ее! Апокалипсис грядет!
Софья Александровна, лишившись чувств, обмякла в кресле.
Я бы советовал вам меньше увлекаться эсхатологическими учениями.
Ангел устало вздохнул, проведя рукой по еще влажным волосам. Пробормотал себе под нос непозволительные для его благочестивого сана ругательства и легонько похлопал женщину по щекам.
Я видел девочку, она прячется от дождя в свинарне с детьми человечьими.
Он ведет ее к погибели! бескровными губами пробормотала женщина, умоляюще смотря в глаза ангелу.
Дождь кончился. Скоро она прибежит. Ей не должно видеть меня. Будьте покойны, Софья Александровна, я храню вас.
Мы проведем весь остаток дня в молитвах о Вас, попыталась она выдавить из себя улыбку. И во славу Божию.
Лучше поговорите с дочерью. И возьмите ей учителя, она уже должна постигать науки, тогда и охота отобьётся бегать по лесам. И еще, он расправил крылья, больше не тревожьте меня попусту.
Воздух колыхнулся, потревожив живой огонь в камине.
Женщина осталась в кресле с мертвым лицом. Бескровные губы шевелились в молитве, а глаза остановились на входящей в комнату беловолосой девочке, которая виновато застыла на пороге. Её одежда намокла до нитки, и вода с неё стекала на толстый ковер.
Глава1. Стучась в небесные врата (часть 1)
Ночью город принял дождевые ванны и утром хвастливо кичился золотыми нарядами. В блеске новой красоты он самодовольно любовался своим отражением в осколках серебряных луж.
Над Матфеем нависла угрюмая глыба больнички. Её стены, напитанные дождевой влагой, рыхлой серостью поглощали свет и тепло. По привычке комиксиста руки зачесались допилить пейзажик чем-то вроде: «Оставь надежду, всяк сюда входящий». Вписывать же свою фигуру в это «прекрасное далеко» не хотелось. А хотелось как раз наоборот бежать отсюда без оглядки, но ноги сделались ватными, в горле пересохло, только сердце, дав себе волю, как бешенное, колотилось в неподвижном теле.
Подобный ступор он испытывал лет десять назад ребенком, в Эрмитаже перед картиной Ван Гога «Белый дом ночью». Тогда ему стало так страшно, что он не разнылся только потому, что отец стоял рядом, а объяснить, что его так напугало в этой мазне, как охарактеризовал картину отец, он бы ни за что не сумел. Плакать-то он не плакал, но и оторвать взгляд от черной женщины по центру не мог, так что отцу пришлось оттаскивать его, повторяя свой вечный вопрос к сыну: «Да, что с тобой не так?».
Лишь в универе Матфей понял, что его тогда зацепило художник поймал красками смерть. Она дала ему сроку несколько недель, и окно Ван Гога в белом доме почернело навсегда. А сколько дней выпало Матфею?
Пытаясь успокоиться, он рывком выдавил из себя порцию воздуха и, сделав паузу, жадно вдохнул свежего кислорода. С горечью подумалось, что хотя еще и жаден до вдохов, но в таких заведениях это легко лечится.
Оттягивая время, Матфей поправил лямки рюкзака на плечах, рассеянно огляделся. Взгляд угодил в агитационный баннер. Матфей брезгливо поморщился. На пёстрой, безвкусной рекламе раздобревший мужик, полный наполеоновских амбиций, призывал сознательных граждан отдать свои голоса за сильную власть в его, господина Палкина, лице, уверяя, что уж он-то, наведёт здесь порядок!
Все сошлось поблизости ни души, баллончик и респиратор в рюкзаке, штендер перед носом. Обычно политтехнологи, зная «любовь» народа к сильной власти, подвешивали своих героев на щиты, но этот «баннерный» чувак самоуверенно «стоял» себе на земле, нагло полагаясь на свою депутатскую неприкосновенность.
Непорядок! хмыкнул Матфей.
Скинув рюкзак на землю, раскрыл молнию. Из трех цветов выбрал агрессивно красный баллончик. Респиратор и перчатки решил не надевать, рассудив, что работы на пару минут, и он больше провозится с экипировкой.
В виде нимба над головой политика, Матфей аккуратненько, в стилистике баннера расположил любимую цитату: «Анархия мать порядка!» А на груди господина Палкина нарисовал букву «А» вписанную в окружность символ свободы.
Эй, ты!.. раздался за спиной возмущенный окрик.
Не вслушиваясь в ругань, Матфей подхватил рюкзак и, не оборачиваясь, зашел в больницу.