Вот только получить суточные не пришлось. Всю их экспедицию в Карелии неожиданно захватили наступающие финские войска. Несколько дней финны не знали, что с ними делать, поместив поначалу ученых в какой-то охраняемый барак. Но, потом последовала череда допросов и постоянных унижений. А весь июль арестантов перегоняли с места на место под конвоем. В середине августа Марину перевезли в только что организованный концентрационный лагерь вместе с другими советскими женщинами, арестованными в Карелии. Их плохо кормили и, при этом, регулярно вывозили на фортификационные работы, заставляя копать землю от зари до зари. Там Марине, не привыкшей к физическому труду, пришлось очень тяжело. И вот, в сентябре, состоялось неожиданное освобождение.
Теперь, находясь в лодке и вспоминая финский концлагерь, Марина думала о том, что ей еще очень повезло, что ее не избили до состояния инвалидности, не выкололи глаза, не сломали нос, не выбили зубы, а только несколько раз изнасиловали финские солдаты и лагерные полицаи. Впрочем, она старалась забыть весь этот кошмар пребывания в плену, очень надеясь, что подобные обстоятельства в ее жизни больше никогда не повторятся. К счастью, ее коллеги по экспедиции тоже выжили в концлагере. И, в конце концов, получилось так, что, выехав в экспедицию за строматолитами, они вчетвером попали на гораздо более интересное научное мероприятие. Ведь им предстояло исследовать целый огромный мир, да еще и вместе с коллегами из двадцать первого века. Что может быть интереснее для настоящего ученного, увлеченного своей работой?
Конечно, воспринять то, что они узнали от профессора Игнатова, было трудно. Хотя, не подлежал сомнению тот факт, что разница между наукой двадцать первого века и началом сороковых годов века двадцатого имелась разительная. А то, что наука ушла за это время очень далеко вперед, наглядно демонстрировала даже невероятно компактная техника, которой пользовались люди из будущего. Один лишь плоский фотоаппарат, помещающийся на ладони у Виталия Покровского и имеющий огромное количество дополнительных функций, помимо невероятно качественной цветной съемки, демонстрировал научно-технический прогресс в полной мере.
Когда ученые из сорок первого года впервые увидели подобное устройство у самого Игнатова, то сразу спросили, как оно работает. На что профессор ответил, что внутри размещен компактный процессор, представляющий собой кремниевую пластину с миллионами транзисторных переходов и имеющий невероятную вычислительную мощность, не идущую в сравнение ни с одним арифмометром или иным счетным устройством первой половины двадцатого века. И этот процессор, стоящий внутри компактных устройств, всего лишь, грубый прообраз Живого Камня. Игнатов высказал мнение, что Живой Камень является вершиной эволюционного развития процессоров, подобно тому, как человек является
вершиной эволюции животного мира. И подобно тому, как человек преобразует мир вокруг себя, исходя из своих потребностей, Живой Камень занимается чем-то схожим, влияя на окружающую среду так, как ему надо. Причем, его влияние не ограничивается одним миром, а проникает сквозь пространство и время в какие-то параллельные реальности.
Марине, как биологу, верилось во все это, конечно, с трудом. Не укладывалась в ее голове вся эта кремниевая жизнь, о которой говорил профессор. Ведь определение организма обязательно включает в себя обмен веществ. А как дышит камень? Как он ест? И что выделяет в виде вторичных продуктов? Да и чем он питается, кроме той сомнительной «психической энергии созидания» про которую упоминал Игнатов, но существование которой, как поняла Марина, еще не было подтверждено даже наукой двадцать первого века. «Ну, допустим, этой непонятной психической энергией Камень питается и активизирует за счет нее свои внутренние процессы. А что взамен он выделяет в окружающую среду? Какие у него продукты жизнедеятельности? Каков его обмен веществ на этой самой кремниевой основе? Какова физиология?» задавала она себе вопросы, как специалист-биолог. Марина прекрасно знала, что живой организм состоит из клеток. И, разумеется, у гранита никаких живых клеток быть не могло. Но, значит, имелось нечто иное, заменяющее клеточные связи. Может, действительно, те самые «процессоры» о которых говорил профессор Игнатов?
Ведь, с другой стороны, если принять во внимание существование великанов из Живого Камня, то признаки организмов казались очевидными. Раз великанов было несколько, значит, функция размножения у Живого Камня была. Явно имели место целенаправленное движение и безусловная разумность этих каменных исполинов. Вот только Марина не знала, управляет ли этими великанами сам Живой Камень, либо это все-таки делают люди, которые находятся где-то внутри? В любом случае, присутствовала не только очевидная связность каменной структуры и ее способность к изменениям, к размножению, к движению, но и разумность. И это ставило перед биологией такие вопросы, которые не имели решения на уровне знаний сороковых годов двадцатого века.
Но, как бы там ни обстояли дела с физиологией живых камней, а не подлежит сомнению тот факт, что вокруг них новый и совершенно неисследованный мир. Предположительно, прошлое земли, примерно, от начала до середины плейстоцена, если судить по животным, встречающимся на пути. И Марина, удобно расположившись на носу лодки, с удовольствием рассматривала обитателей речных берегов, которые выходили к воде.