те времена, когда только начали появляться первые письменные источники, будь то Ветхий Завет или «Одиссея» Гомера, и характерное для всех обществ. И если наши законодатели вкусов полагают, что это стремление следует подавлять, то это они бегут от реальности. По-настоящему грамотный человек сказал бы: «Naturam expelles furca, tamen usque recurret», что в переводе с латыни означает «Гони природу в дверь она войдет в окно».
Писатель ХХ века
Что бы вы ни думали по поводу этого сравнения (кстати, между Толкином и Джойсом можно провести еще несколько параллелей, см. стр. 474480), резюмируя вышеизложенное, можно сказать, что «Властелин колец», вне всякого сомнения, вошел в «золотой фонд» классики без помощи специалистов по литературе и даже вопреки их деятельной враждебности и, кроме того, задал планку и заложил основы для нового процветающего ныне жанра. И это произведение, и его автор заслуживают большего, нежели привычные рефлекторные отповеди (или непризнание), которые они получали до сих пор.
Во «Властелине колец» и «Хоббите» говорится о чем-то важном, и это действительно было важно для значительной части из тех миллионов человек, которые их прочли. У всех, кроме тех, кто нелюбопытен в силу своей профессии, может возникнуть вопрос: что же это такое? Нечто вневременное? Или современное? Или и то и другое одновременно? Последнее ближе к истине.
В этой книге я попытался найти объяснение успеху Толкина и изложить аргументы в пользу значимости его произведений. Она написана в продолжение другой моей книги о Толкине, «Дорога в Средьземелье» , изданной в 1982 году, а затем исправленной и дополненной в 1992-м, но с некоторым смещением акцентов и понимания. Основное различие между ними состоит в том, что «Дорога в Средьземелье» это сочинение, в значительной степени продиктованное профессиональным пиететом (в изначальном смысле этого слова «уважение к родоначальникам или предшественникам»). Прежде всего, я стремился поместить работу Толкина в филологический контекст, как указано выше, но с гораздо более подробным разбором. Я по-прежнему убежден в том, что этот пиетет был обоснованным и что о нем следовало заявить.
Однако же мне приходится неохотно признать, что не все интересуются готским или даже (в крайнем случае) древнескандинавским языком. Кроме того, даже профессиональные лингвисты понимают, что можно изучать язык «диахронно», то есть с исторической точки зрения, прослеживая его состояние в разные эпохи, но многое можно узнать и в том случае, если исследовать его «синхронно», то есть в том виде, в каком он существует сейчас. Точно так же и я по-прежнему убежден в том, что Толкина нельзя по-настоящему обсуждать без довольно-таки глубокого понимания древних произведений и древнего мира, который он пытался воссоздать (этот тезис я постараюсь развить в следующих главах), но осознаю, что его следует также рассматривать и трактовать с точки зрения его собственной эпохи, как одного из «писателей века», ХХ века, откликающегося на проблемы и тревоги именно этого столетия. Именно так его воспринимает большинство читателей, и разумно будет последовать их примеру.
План и содержание книги
колец», он обращался к ним и в течение долгих лет, пока создавал эти два своих произведения, и уже после их публикации. Если бы мы ставили перед собой цель проследить развитие Толкина как писателя, логично было бы начать с начала, а «Хоббита» и «Властелина колец» рассматривать как ответвления, которыми они в каком-то смысле и являются. Но для того чтобы увидеть его влияние на свою эпоху и его взаимодействие с ней, следует признать наиболее значимыми его произведениями именно эти две книги о хоббитах, поэтому начну я именно с них.
В первой главе я, в частности, рассматриваю литературную функцию хоббитов в лице Бильбо Бэггинса . Я выдвигаю утверждение о том, что они прежде всего являются анахронизмами, существами из мира времен юности Толкина, которые, как и Бильбо, были втянуты в гораздо более древний героический мир гномов и драконов, варгов и медведей-оборотней. Однако Толкин, будучи филологом и одновременно ветераном пехотных войск, глубоко осознавал наличие преемственности между героическим и нынешним мирами. Значительная часть древнеанглийских слов ничем не отличается от современных, многие ситуации, по-видимому, повторяются. В то же время Роберт Грейвз, который был практически современником Толкина, рассказывает в своих мемуарах, опубликованных в 1929 году под названием «Со всем этим покончено» (Goodbye to All That), что, когда в 1919 году он поступил в Оксфордский университет, его преподаватель англосаксонского языка (интересно, кто это был?) с презрением отозвался о своем собственном предмете, назвав его неинтересным и неактуальным. Грейвз с ним не согласился: