Мне тут пришло в голову, заметил я, если бы вы не решили посетить Бейкер-стрит, встреча таких умов никогда бы не состоялась.
И мир был бы более спокойным местом, ответил Сайленс с улыбкой.
Я посмотрел на него и понял, насколько он устал. С самого первого утра в «Ансворте» Сайленс выглядел как человек, который нуждается в хорошем отдыхе. Такой активный образ жизни был явно не для него. Об этом я тоже сказал.
Полагаю, вы правы, признал доктор. У меня есть квартирка на Ривс-Мьюс, рядом с Гайд-парком. Когда я там, мне так хорошо: сижу в уютной библиотеке, читаю, Смоук согревает мне колени, и совсем не хочется никуда уезжать. Боюсь, что путешествия уже не для меня, теперь мне по душе покой.
Я разговорился с Сайленсом о своей службе в Афганистане. Любой солдат скажет вам, что воспоминания о войне всегда у него «под рукой», даже если он и не любит разглагольствовать на эту тему. Потом рассказал о том, как трудно было адаптироваться к лондонской жизни; о том, как втянулся в работу с Холмсом, которая давала возможность поддерживать высокий уровень адреналина в крови, позволяла занять своё место в обществе, но при этом не терять приобретённых на войне навыков.
Сайленс спросил меня о Мэри. И здесь, должен признать, я начал мямлить.
Мы с Холмсом большую часть жизни провели на глазах у публики, и в этом виноват один только я. В конце концов, я не обязан был публиковать отчёты о нашей личной жизни. Порой для меня это было мучительно сложно. Почти так же тяжело, как в тех случаях, когда разговор заходил о смерти Мэри. Я не раз пытался вообще исключить эту тему, заявляя, что всё ещё женат. Неудачная тактика, и к тому же вредная для моих читателей. Какую ценность может иметь история, если ты не веришь рассказчику? Неискренний рассказчик Мог ли я позволить себе стать таким? С другой стороны, мне всегда приходится выбирать между интересами читателей (их желанием услышать волнующую историю) и своим собственным (сохранить личное пространство).
Понимаете, я очень её любил. А когда пишешь, то словно заново проигрываешь в лицах какие-то драматические моменты своей жизни: погони и перестрелки, дедуктивный метод Холмса и сложные интриги тех, кто пытается его переиграть. Всё это достойно того, чтобы остаться увековеченным на страницах книг. Но с Мэри я так не поступлю. Я не стану превращать последние моменты её жизни нашей жизни в нечто вызывающее интерес или печаль. Я никогда не превращу её в героиню рассказа.
Так что простите меня. Мэри умерла. Точка.
Я сменил тему, и Сайленс как истинный джентльмен не настаивал на продолжении разговора.
Спустя какое-то время речь зашла о ланче, и мы все в полном составе покинули купе, чтобы отправиться в вагон-ресторан. Однако в последнее мгновение Холмс взял меня за руку и сказал:
Джентльмены, если никто из вас не возражает,
мне необходимо обсудить с Ватсоном кое-какие вопросы, касающиеся нашего предыдущего дела. Вы обедайте, а мы тут пока поболтаем.
Бросьте, Холмс, заметил Кроули, поговорите за ланчем. А мы с удовольствием послушаем.
Конфиденциальность клиента. Как бы глупо это ни звучало, особенно в свете того, что ждёт нас в столице, дело герцогини и пуделя не может обсуждаться прилюдно в вагоне-ресторане.
Холмс закрыл за нашими спутниками дверь и дал им время пройти какое-то расстояние.
Послушайте, Холмс! К этому моменту я уже начал терять терпение. Что всё это значит?
Герцогиня и пудель. Звучит как какой-то водевиль.
Daisy, Daisy, give me your answer do начал напевать Холмс.
Я дёрнул его за руку:
Перестаньте, всё и так хуже некуда, чтобы ещё слушать ваше пение. Что происходит? Какие ещё конфиденциальные дела мы не можем обсуждать при всех?
У них своя битва, у нас своя, ответил Холмс. Ни секунды не сомневаюсь в том, что сражаться мы будем на разных фронтах. Он улыбнулся. Я могу показать пару фокусов, но я не маг, так что мне нужен план. У вас есть на чём писать?
Конечно, блокнот в сумке.
Прекрасно, тогда достаньте его, и давайте нарисуем схему метрополитена.
Метрополитена? переспросил я. Вообще-то, не думаю, что так хорошо его знаю.
Знаете лучше меня. Вместе мы можем попытаться.
И мы попытались. Но заканчивали схему Сайленс и Карнакки: они успели пообедать и были только рады помочь.
Готово. Я провёл пальцем по маршрутам на схеме. Только не могу понять, почему это так важно.
Когда я поднял глаза на Холмса, тот мирно спал. Я был в ярости.
Мой друг действительно мог быть самым невыносимым человеком на свете.
Учитывая расстояние от Инвернесса до Лондона, на Сент-Панкрас мы прибыли ближе к вечеру и сразу наняли два кеба до стройплощадки на пересечении Оксфорд-стрит и Тоттенхэм-Корт-роуд.
Движение даже в это время суток было очень активным. Кебы, двухколёсные и четырёхколёсные, разъезжали по многополосной дороге в обе стороны; нас плотной стеной окружали голоса сотен переговаривающихся пешеходов, и я не мог поверить, что всему этому грозит опасность уничтожения.
Котлован со всех сторон был ограждён забором.
Может, нам стоило для начала обзавестись чьей-нибудь поддержкой? спросил я.