Не надо делать из меня человека, горящего на работе.
Она строго сказала:
Не дурачься. Ты отлично понимаешь, о чем я говорю: ты был таким же, еще когда учился, и я тебя безусого еще просто побаивалась. Тебе, пожалуй, надо было стать спортсменом из тебя вышел бы пожизненный чемпион по боксу.
Так не бывает. Пожизненных чемпионов не бывает человек обязательно когда-нибудь проигрывает.
Вот я об этом и говорю. Такие альтруисты, как ты, тираны. Они верят в свою правоту и стремятся подчинить всех окружающих своей идее, своим страстям, своей правде.
А если окружающие не согласны?
Тогда ты с ними воюешь, даже если для этого приходится мучиться и любить. Но людей вокруг много, Стас, и страстей твоих много, а тебя самого мало. Поэтому ты проиграешь. Жизнь коротка.
Может быть, пожал я плечами. Раз жизнь коротка, то скоро она все покажет.
Как хорошо было бы, если бы она вышла замуж за какого-нибудь дипломата и уехала с ним в Нью-Йорк или Рио-де-Жанейро, и я бы точно знал, что между нами полмира, и нельзя позвонить, и невозможно приехать на троллейбусе, и нигде меня не подстерегают эти случайные встречи, от которых остается чувство горечи и тоски! Может быть, тогда я бы примирился с мыслью, что ее больше нет, нет, почти физически нет, раз между нами есть муж, пухлые дети, таможни, восемь границ, тысячи километров, необходимость устроить свою личную жизнь и купить войлочные тапки, и, наконец, есть миллион девушек, согласных делить со мной бремя моих страстей, нести тяготы «альтруистической тирании». Но пока она рядом и пока существуют рестораны, куда в двенадцатом часу я хожу есть борщ и где случайно встречаю ее, все это становится нереальным.
Лена, мне тридцать лет, я нормальный мужчина, с минимальными достоинствами и бесчисленными недостатками, самый обычный человек, в общем. Когда-нибудь я встречу женщину, которую ищу, которая
мне нужна, и все проблемы решатся сами по себе
Но скорее всего, она окажется похожей на меня. Тогда что?
Не знаю, но думаю, что все будет нормально. Если бы мы встретились с тобой сейчас, а не десять лет назад, все было бы по-другому.
Да, наверное.
Мы посидели молча, потом я спросил, как она попала сюда.
Иностранную делегацию принимаем. Это издатели и переводчики из Финляндии, сказала она. Наше издательство заключило с ними договор.
А что ты сейчас делаешь? спросил я.
Редактирую прелестную книгу про средневековых пиратов.
Это, наверное, действительно интересно. Я подумал, как великолепно было бы ступить сейчас на палубу пиратского галиона, и грохнул бы залп из медных жерл, взвились вымпелы на реях, не было бы горестей, тревог и забот, а только удаль и красота боя. Слушай, а почему про нас, сыщиков, следователей, не пишут хороших книг?
Трудно. Чтобы книга была про сыщика, а не про фельдшера, надо написать сыщика в работе. А масштаб интереса к его работе обычно поглощает интерес к его личности. Так и появляются книжки про всякие уголовные чудеса, которые раскрывают совершенно одинаковые герои в синих шинелях.
В серых. Теперь форма новая.
Герои-то от этого не изменятся.
Ну что ж, до встречи?
Пройдет несколько месяцев, и я снова в метро, или на улице, или, как было однажды, на пляже в Адлере, снова увижу ее, услышу вопросительно-ласковое «А, Стас?», и снова ударится, срываясь с ритма, застучит, забарабанит сердце, и она вновь положит мне ладонь на руку, и я буду тонуть в радостной муке и смешном неуважении ко всем устроенным, благополучным людям, потому что она здесь, рядом, на другом краю пропасти, которую не перепрыгнуть в два приема
Глава 4 Тишина вора Лехи Дедушкина
Дежурный, пожилой старший лейтенант, еще раз просмотрел список изъятого у меня имущества, при этом протокол он водил перед самыми глазами, отчего казалось, будто он тщательно принюхивается к написанным им самим строчкам и ту, что понравится больше всех, наверное, слизнет со страницы, но, видать, ни одна настолько ему не понравилась не стал он слизывать строчек протокола, а бросил листок на стол и, покачав седой круглой головой волосы его были похожи на аккуратно приклеенные к костяному шарику, лоскуты серого бобрика, сказал сипло:
Такой человек приличный с виду и снова покачал своей бобриковой башкой.
А я не только с виду. Я и внутри тоже ужасно приличный.
Дежурный на меня внимательно посмотрел, для этого случая он даже вытащил из ящика стола очки жутко старые очки, с отломанной оглоблей, перевязанной нитками мулине, и смотрел он через них, как в лорнет, держа в руке. И со своими очками, обвязанными салатовыми нитками, он был так не похож на тюремного смотрителя, что я перегнулся через стол и заглянул в открытый ящик.
Вам чего там надо? сердито спросил дежурный, желтая мятая кожа на костяной голове под пыльным бобриком тускло забагровела, и он быстро задвинул ящик в стол. Лежал там старый журнал «Огонек» с наполовину разгаданным кроссвордом и промасленный бумажный сверточек с бутербродами.
Я подумал, что у вас там должно быть вязание и спицы, сказал я ему душевно.
Это почему еще?
Да так показалось. Вы мне лучше скажите, как с моей жратвой будет?