В таких случаях, впрочем как и в остальных, Тузенбах говорил надо работать, работать, работать!
Я твоего Тузенбаха не знаю, но работать я не стану.
Он не мой, он Чехова. А работать ты станешь.
Это почему еще? Ты меня знаешь я ведь завязывать не собираюсь.
Завяжешь и станешь работать, Окунь приподнял на лоб очки, лицо его стало растерянным и глуповатым, и тотчас, будто почувствовав это, он опустил окуляры на место. У тебя, Батон, нет выхода, ты должен завязать. Тут ничего не попишешь объективный исход общественно-исторического процесса.
Я прихлебнул коньяк и спросил негромко:
Что же ты меня закапываешь, я ведь двигаюсь еще?
Двигаешься, конечно, но совсем мало. Глянь на дружков своих, и ты поймешь, что я прав.
В чем же ты прав все завязали, что ли?
Я не об этом говорю. Я о том, что твоя специальность вымирает, и притом довольно резво. У тебя есть хоть один знакомый «чердачник»? Или «медвежатник»? Может быть, ты хороших «домушников» знаешь? А живого «сонника» ты когда видел?
Ну и что? Разогнали эту рвань правда. Значит, мне одному вольготнее работать никто под ногами путаться не будет.
Окунь засмеялся своим пронзительным, немного визгливым смехом:
Так ты полагаешь, что они для тебя расчищали фронт работ?
Не знаю, так получается, во всяком случае.
Окунь потрогал
дужку очков, покачал своей кудлатой головой.
Нет, не получается. Если ты не уймешься, они тебя уничтожат. И сказал он это как-то горько-уверенно, твердо, наверняка без всяких сомнений и обсуждений, будто он не защитник мой бывший, ныне кореш и советчик, а Генеральный прокурор гражданин Руденко. И от этого мне стало как-то не по себе. А может, я уже коньяка выпил многовато? Я спросил:
Но почему же именно меня?
Тебя, Бакуму, всех остальных
А что произошло? Есть какое-нибудь постановление?
Есть. Есть постановление идти нашему обществу в коммунизм. А там тебе места нет.
Допустим. Но у меня два вопроса. Во-первых, они с самого начала шли в коммунизм, и мне это существенно не мешало. Почему же сейчас они меня станут уничтожать? И второе: а тебе в коммунизме место есть?
Отвечаю в порядке поступления, он снова пронзительно засмеялся. Дорога в коммунизм весьма долгое и трудное мероприятие и требует наряду с определенными нравственными установлениями необходимых экономических предпосылок. С точки зрения их морали и идеологии ты и раньше был явлением острореакционным, и они в силу своих возможностей с тобой боролись. Но, во-первых, вас было очень много, а во-вторых, ваша проблема сдвигалась в тень из-за тысяч других, более насущных задач. Теперь вас стало гораздо меньше, зато государство располагает неизмеримо большими материальными и людскими резервами, для того чтобы подавить вас окончательно и навсегда. И сейчас этот вопрос уже в повестке дня
Понял. А как со вторым вопросом?
Насчет моего места в коммунизме? Насчет коммунизма не знаю, но думаю, что на весь остаток социалистического строительства мне местечко спокойное отыщется.
Это почему же? Объясни мне, чем ты меня лучше?
Окунь захохотал тонко, визгливо, хлопая себя ладонями по пышной груди, у него даже очки от смеха запотели. Он протер их пальцем.
Ты, оказывается, в амбицию полез! Так знай, что я тебя нисколько не лучше. Я тебя хуже, я много, слышишь, много хуже тебя!
Тогда почему тебе найдется место, а мне нет?
Потому что они ОНИ этого не знают. Я отличаюсь от тебя тем, что твое поведение в обществе носит невыносимо ДЕРЗКИЙ характер. Ты как помойная яма на центральной улице. А я не помойная яма, я аккуратный мусорный бачок, и стою я не на проспекте Калинина, а в тихом заднем дворе всеми забытого переулка. Понимаешь, какое дело, мы живем в гуманном обществе, и законы блюдут этот гуманизм. Я этими законами пользуюсь, а ты их систематически и злостно нарушаешь.
Чем же это ты пользуешься?
В уголовном праве Российской империи существовал институт подозревания. Вот в такой истории, как со мной случилась, не смогли бы доказать моей вины, а оправдать бы не захотели и вынесли бы вердикт: «Оставить под подозрением навечно!» И привет. Существовала такая милая формулировочка это тебе не сорок седьмая статья КЗОТ, сиречь Кодекса законов о труде.
Ну нет сейчас такой формулировочки тебе-то что толку с этого? Из адвокатов-то тебя выперли?
Из адвокатов! Но не из жизни же! Что я, себя не прокормлю? И вкусно, и сытно. Но только без нарушения закона есть тысяча способов обойти его.
А девулек своих? Тоже прокормишь?
С девульками сильно похужело, но это неизбежные издержки всякой неудачи. Я сделал глупость, а ничего в мире не стоит так дорого, как глупость. Ларошфуко давно сказал, что самый верный способ быть обманутым считать себя хитрее других. Я ошибся, за это надо платить.
Ну а я?
А ты мастодонт. Динозавр. Где-то птеродактиль совсем уже вымирающая порода людей, которые берут чужое имущество, не желая даже чуть-чуть потрудиться над тем, чтобы это так вопиюще не бросалось в глаза окружающим.
Ну хорошо умер я. Как явление. На моем месте ты что станешь делать? Найди мне местечко, сытое и тихое.