Что это кара Божья, посланная нам за грехи?
Тот кивнул.
Эти вонючие немцы-еретики громят алтари и разграбляют церкви, разглагольствуя о гибели Содома и Гоморры. А я все вспоминаю того безумца, который залез на статую святого Павла и поносил Папу!
«Взгляните на ублюдка содомского. За ваши грехи Рим будет разрушен», проговорил я рокочущим голосом, прижав подбородок к груди.
Недавно во всем городе передавали из уст в уста, что откуда-то из деревни явился буйный сумасброд с огненнорыжими волосами. Обнажив жилистое тело, он вскарабкался на каменные плечи святого Павла и, держа в одной руке череп, а в другой распятье, принялся поносить Папу за его пороки и злодеяния и пророчил разграбление Рима в ближайшие две недели. Но прорицание может, у него, конечно, и был божественный дар оказалось неточным; с тех пор прошло уже два месяца, и пророк все еще сидит в тюрьме.
Как? Асканио, неужели ты и впрямь думаешь, что если
бы в Риме изменились нравы, то беда обошла бы нас стороной? Тебе бы следовало внимательнее читать сочащиеся ядом листки, которые сам печатаешь. Тому уж много десятилетий, как наш город погряз в пороке! И грехи Папы Климента ничуть не страшнее, чем грехи доброй дюжины святейших казнокрадов, что сидели на престоле до него. Мы расплачиваемся не за слабость веры, а за слабость политики! Нынешний император не терпит возражений ни от кого, и любого Папу, который бросит ему вызов а тем более если он из рода Медичи, неизбежно припрут к стенке и схватят за яйца.
Он усмехнулся и отхлебнул еще вина. Снова послышались вопли. Кто это опять купец? Или уже банкир? Или толстый нотариус, у которого дом больше, чем брюхо? Он наживался, кладя себе в карман часть от каждой взятки, которую переправлял в папские сундуки. Обычно на улице голос его напоминал блеяние холощеного козла, но в час смертных мук все люди кричат одинаково.
Асканио затрясся.
Бучино, есть у тебя что-нибудь ценное, с чем ты бы не хотел расстаться?
Ничего, кроме мужского достоинства, ответил я и подбросил к потолку парочку медных коробочек.
Все время отшучиваешься? Не удивительно, что она тебя любит. Хоть ты всего лишь уродливый пьянчужка, я знаю десяток людей в Риме, которые охотно поменялись бы с тобой местами даже сейчас. Ты везучий малый.
Это везучесть отверженного сказал я. Странно мы на краю гибели, и вдруг слова правды словно сами просятся на язык. С того первого мгновенья, когда мать взглянула на меня и от ужаса потеряла сознание, продолжил я, ухмыляясь.
Асканио поглядел на меня, потом задумчиво покачал головой.
Бучино, ты для меня загадка. При твоих-то кривых ножках да большой башке ты заносчивый нахал. Знаешь, что говорил о тебе Аретино? Что само твое существование уже вызов Риму, потому что в твоем уродстве больше правды, чем во всей его красоте. Любопытно, что бы он сказал о том, что сейчас творится? Ведь знал он, что это произойдет, сам помнишь, и говорил об этом в своем последнем «пророчестве», когда поливал грязью Папу.
Все равно его сейчас здесь нет. Иначе обе стороны попытались бы сжечь его перо.
Асканио ничего не ответил, его голова бессильно упала на стол. В прежние времена он до глубокой ночи горбатился над станком, отпечатывая свеженькие злободневные листы, чтобы город всегда знал, что творится в его недрах. Ему нравилось окунаться в самую гущу событий, наверное, при этом он ощущал свою причастность к ним. Но зловонная тюремная камера высосала из него силы и напитала горечью. Он застонал и встряхнулся.
Мне пора. Он все еще дрожал.
Можешь пока остаться у нас.
Нет-нет, не могу Я Мне надо идти.
Ты вернешься к станку?
Н-н не знаю. Он уже поднялся и двинулся к выходу, жилистый, мускулистый, подвижный, глаза замечают любую мелочь. Крики нашего соседа уже перешли в череду диких прерывистых стонов. Знаешь, что я сделаю, когда все это кончится? Унесу подальше отсюда ноги и буду работать сам на себя. Хоть узнаю, что такое достойная жизнь.
Но, судя по творившемуся вокруг, достойной жизни настал конец. Взгляд Асканио снова обежал комнату.
Бежим со мной, Бучино. Ведь ты так ловко считаешь, а этими жонглерскими пальцами ты быстро приноровишься набирать буквы. Сам подумай. Пусть ты уцелеешь на сей раз, но даже лучшая шлюха больше нескольких лет не протянет. Мы бы с тобой неплохо спелись. У меня есть денежки, а ты, с твоей-то смекалкой, найдешь безопасный путь по закоулкам, и мы выберемся отсюда целехонькими!
В доме послышался шорох кто-то встал и ходил. Не успел я найтись с ответом, Асканио уже оказался у двери. Он снова покрылся испариной и хрипло дышал. Я проводил его до ворот и, по старой дружбе, объяснил ему, как незаметно добраться до Сан-Спирито, где еще вчера возвышалась городская стена, а сейчас зиял провал. Если он хотя бы туда доберется, тогда надежда на спасение будет.