На лице Руджеро Танкиса застыла экзальтированная улыбка.
Вам, наверное, уже сообщили, что у следствия есть веские основания полагать, что смерть вашего брата наступила не в результате самоубийства, разом выпалил я, словно очнувшись от колдовских чар. Мне было уже не важно, подходящий момент выбрал я для такого разговора или нет.
Здоровенной ручищей Руджеро Танкис ухватился за ручку ящика и остановил музыку.
Да, мне уже сообщили, не сразу выговорил он.
Волшебство, всего лишь минуту назад царившее повсюду, исчезло; теперь опять был слышен только монотонный шум ливня. И само лицо человека напротив внезапно стало буднично-земным. В его темных глазах появилось выражение враждебности и одновременно страдания.
И что вы там себе вообразили? Небось подумали, что это мы его убили? Руджеро произнес эти слова в простоватой манере человека, не привыкшего говорить обиняками.
Я промолчал.
Я убил Филиппо? Вот этими руками? вновь заговорил Танкис, посчитав мое молчание знаком согласия. Глаза его наполнились слезами так внезапно, что он не успел отвернуться, чтобы скрыть их. Если бы вы знали нас раньше, если бы вы видели нас вместе, вы бы такого никогда не подумали, тихо произнес он, укрывшись от моих глаз в углу комнаты.
Я был в затруднительном положении.
Но вы ведь угрожали Боборе Солинасу! только и смог ответить я.
Боборе Солинас был самым паршивым, мерзким негодяем из всех живущих на свете. И если бы Филиппо не сделал этого, не заткнул бы ему раз и навсегда его треклятую глотку, эту яму выгребную, то я сам бы с радостью это сделал. Но у Филиппо хватило смелости так поступить, а у меня нет. Только в этом я повинен. Ведь Филиппо был из тех, кто делает все не раздумывая. Когда я приехал домой, чтоб взять чистое белье и одежду, я был зол как тысяча чертей Этот негодяй развлекался тем, что жизни не давал добрым людям и болтал о том, о чем не следует! Я все выложил братьям, это правда, кому же еще я мог такое рассказать? Я сказал, что готов убить его своими руками. Вот что я сказал тогда, конечно, прям так и сказал. Но не убил, а пошел и улегся спать, я был совсем разбит, на ногах уже не стоял от усталости. Элиас пошел себе работать, а Филиппо сидел и вырезал своих солдатиков. Потом, когда я проснулся, и двух часов еще не прошло, вот вам крест, оказалось, что я в доме один Ну а остальное вы сами знаете
То есть вы хотите сказать, что братец ваш меньшой как бы это выразиться взял на себя это вместо вас?
Да ведь он же хорошо меня
знал Знал, что я никогда на такое не отважусь. А вот он. Такие, как он, ни в чем преграды не видят. Когда его забраковали на призывной медкомиссии, я ему тогда сказал, пусть, мол, приезжает и поживет у меня немножко. И он успокоился, он ведь не был сумасшедшим, господин адвокат, этот парнишка был мудрее нас с вами. Что он от жизни получил? У него из рук вырвался тот журавль, который ему и в небе был дорог. Но он говорил, что не хочет сдаваться, что ему уже обещали, что можно будет еще раз попытаться. Так вот и получалось, что в конце-то концов это он меня утешал, не я его. Это же надо, какой ужас вам на ум пришел, господин адвокат!
Ему пообещали? Кто же? спросил я.
Лейтенант-военврач, что его осматривал, этот, как его, доктор Фантини. Филиппо только о нем и говорил, лейтенант для него был настоящий герой! И кто уж только не уговаривал Филиппо, что доктор, мол, это так просто сказал, чтобы не огорчать его, чтобы надежды последней не лишать. Но Филиппо уперся, он был уверен, что Фантини к нему по-хорошему отнесся, что с его помощью у Филиппо еще одна попытка будет А я ему говорил: не надейся, мол, понапрасну Так и шло, пока однажды вечером, как я с огорода вернулся, я нашел его тут, сидит на земле, вон в том углу. Я даже напугался. А он А он чуть меня увидел, бежит сразу ко мне, обнимает и говорит, что к нему приходил этот военврач, что он ушел только с полчаса назад. Не сойти, Филиппо сказал, мне с этого места, но лейтенант сказал, что уже занимался его делом, и пообещал ему, что если тот достанет медицинское свидетельство, то все уладится. Филиппо тогда был бледный, с красными глазами, как будто плакал, никак не мог утихомириться но у него не было черных мыслей. Он заставил Элиаса сходить с ним к одному доктору, доке по этой части. Мы так подумали: вреда в том никакого нет, чего понапрасну тетушек тревожить-то. И вот начался наш крестный путь по врачам
Я все знаю, я разговаривал с профессором Пулигедду.
И значит, вам все известно и про те ужасы, что он раскопал, про те что и подумать-то дико
Вы имеете в виду домогательства?
На Руджеро Танкиса это слово произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
Элиас чуть этого докторишку не зашиб, потому что такое даже и говорить не след
Могу себе представить.
А раз так, если можете себе представить, то представьте себе мальчишку с золотыми руками, о котором всю жизнь заботились
У меня складывается впечатление, что вы неверно истолковали слова профессора Пулигедду Иногда приходится использовать определенные термины, которые, возможно, кому-то не понравятся Он только выдвинул гипотезу на основе медицинских наблюдений