Еще на берегу лежали лодки, перевернутые вверх дном, несколько парней, голых по пояс (в октябре!), вооруженных деревянными киянками, что-то с ними делали. Не то конопатили, не то доски приколачивали. Возможно, в пути случилась какая-то авария и теперь суда ремонтировали.
Когда кто-то хочет передать царивший беспорядок, многоголосицу и пестроту цветов, говорят мол, как в цыганском таборе. И дальше разъяснять ничего не нужно, и так все ясно.
На мой непросвещенный взгляд, причал, напоминал восточный рынок сочетание ярких цветов и смуглых людей, дымок от костров. Даже запахи напоминали запахи шашлыков, что жарили на мангалах.
Пестрота, шум В общем, полный бедлам и бардак. Пожалуй, что и не описать.
Но когда мы с Ухтомским подошли поближе, сумели рассмотреть, что на самом-то деле здесь наличествует некая логика. Стойбище (или стоянка?) были ограждены четырьмя большими шатрами, разбитыми на земле, внутри имелись еще два, а костры топились строго по центру.
Нет, фильмах все не так. А здесь нет ни костра, ни цыгана с гитарой в руке, ни пляшущих красавиц. Все просто и буднично.
Народ не обратил внимание на новоприбывших, а продолжал заниматься своими делами. Чуть в сторонке, под двумя навесами, трудились какие-то цыганские мастера. Один, судя по громкому бою молота, был кузнецом, а второй опять-таки, если судить по звонким ударам молотка, ювелиром. Около мастеров, между прочем, стояло несколько наших обывателей с кружками, какими-то мисками.
Что это они? кивнул я на народ.
Мастера у цыган первостатейные, пояснил пристав. Запаять там, залудить чего посуда лучше прежней станет. Берут недорого, а прослужит после починки дольше, чем у наших. Подкове, что цыган скует, сносу не будет.
Вот это да. А я и не знал про такие умения. Думал, что цыгане даже подковы воруют.
Мы бы еще попялились, но вездесущие детишки немедленно подбежали к нам, окружили и завопили, мешая свои слова с русскими. Похоже, цыганята просили копеечку. А что же им еще нужно?
Раздвинув ребятишек, к нам подошла пышнотелая матрона, в облике которой было удивительное сочетание нищеты и роскоши латаная-перелатаная блузка, длинная юбка с оборками, из-под которой выглядывали босые ноги, зато на шее висело жемчужное ожерелье в три ряда, в ушах блестели золотые серьги с рубинами, а руку оттягивал золотой браслет. Тетушка таскает на себе состояние, и немалое.
У цыган, насколько я помню, строгий патриархат, но в любом таборе имеется самая старая и самая уважаемая женщина, которую слушают все. Этой тетке я дал бы лет шестьдесят, а то и шестьдесят пять.
По законам жанра, цыганка должна была сразу же опознать во мне попаданца то есть, чужую душу, занявшее здешнее тело, испугаться и убегать. Или делать какие-нибудь знаки, вроде обережного круга или крестного знамения. Зашипеть, а потом поднять табор по тревоге и быстро сбежать.
Как же.
Бахталэс гаджо! поздоровалась старая цыганка, протягивая морщинистую смуглую ладонь. Позолоти ручку, погадаю!
Бахталэс румна, вежливо ответствовал я, зачем-то вскидывая два пальца к козырьку фуражки. Дальше приветствия и пары фраз мое знание цыганского языка не простиралось, поэтому ответил по-русски. А гадать мне не нужно, я сам погадаю. Хочешь, все тебе нагадаю? И любовь до гроба, и дом казенный.
Тэ скарин ман дэвэл, злобно ощерилась цыганка.
Прозвучало сердито, словно проклятие. Пристав аж напрягся и ухватил казенный палаш за рукоятку, а я усмехнулся. Эту фразу я тоже помню. Ишь, желает, чтобы бог меня покарал.
Он тебя саму покарает, глупая женщина. Сколько лет прожила, а не знаешь, что проклятие падает на того, кто его посылает? Я к тебе с добром, о делах спросить хотел. Вон сыр тэрэ дела, румна? А ты хамишь, словно не румна, а бенг рогЭнса[1].
Знание языка, как я уже говорил, небольшое, но и это ознаменовало разрыв шаблона. Ухтомский вытаращился на меня, словно я показал себя невесть каким полиглотом. Не станешь же объяснять, что за время работы в школе сталкивался с разными детками? Поднахватался.
Цыганка оглядела меня с ног до головы. Возможно, искала во мне какие-то знакомые национальные черты, но это бесполезно. Точно, ни на цыгана я не похож, ни на потомка цыган. И кровь в Иване Чернавском русская, разве что, имеется вкрапление финно-угров.
Чего пришли? растерянно спросила женщина. Верно, правильно оценив наши шинели и фуражки, сказала: Мы тут никому не мешаем, лошадей не крадем, лодки чужие не уводим. Как придет время, традэс чавело сделаем.
А мы тебе, баба, докладывать должны? хмыкнул Ухтомский. Наш это город, где пожелаем, там и ходим. Носом не вышла, чтобы тебе докладывали.
Цыганка только цыкнула и ребятишки, зачарованно слушавшие наш разговор, разбежались по сторонам.
Начальство, небось? догадалась старая цыганка. Смотрите, не увезем ли опять вашу чаялэ? Так сами знаете, что ромалы никого силой не увозят. А у нас и своих гаюри хватает. Идите-ка себе с богом, не смущайте.
О чем речь понятно даже без перевода.
За девками, если они по любви бегут, пусть отцы да матери приглядывают, веско ответил Ухтомский. А тебе, голубушка, пора к своему шатру идти. Старика своего покорми, внучкам сопли вытри. Мы сами решим, на что посмотреть, да когда возвращаться.