Одно из четырех окон гостиной располагалось в круглой нише выступавшего на улицу эркера. Здесь по-прежнему стояли граф Хотек и принц Ольденбургский. Распространяя вокруг себя острый дух керосина, Иван Дмитриевич подошел к этому окну, отдернул штору.
На широком подоконнике за ней обнаружилась пустая косушка и оплывший кусок масла на газете. Он взял капельку на палец, лизнул: чухонское.
Что это? изумленно спросил Хотек.
Ваше сиятельство, с поклоном ответил Иван Дмитриевич, это данные, с которыми мне предстоит начать расследование.
Двое жандармов и камердинер с ведром пересекли гостиную в обратном направлении, после чего Шувалов радушным жестом хозяина, приглашающего гостей к накрытому столу, предложил собравшимся пройти в спальню. Принц Ольденбургский, герцог Мекленбург-Стрелецкий, графы Пален и Хотек и генерал-адъютант Трепов приблизились к постели. Прочий мундирный люд столпился в дверях. Иван Дмитриевич подумал, что, если жандармы решили сохранить в секрете это убийство, опрометчиво было скликать сюда столько народу.
Какой ужас! громко сказал принц Ольденбургский, и все закивали, хотя истинный ужас неизвестности и ожидания остался в гостиной, а здесь, в этой чисто прибранной, затененной комнате, глядя в лицо покойного, на котором камердинер успел припудрить синеватые пятна, все должны были испытать мгновенное облегчение смерть, слава Богу, выглядела пристойно.
Через десять минут, провожая австрийского посла к его карете, Шувалов говорил:
Не называя лица, от чьего имени я выступаю, хотел бы заявить вам, граф, следующее: весьма нежелательно, чтобы его величество император Франц-Иосиф узнал о преступлении раньше, чем станет известно имя преступника
Иван Дмитриевич случайно подслушал этот разговор, когда обследовал замок на парадном.
Мой долг, холодно отвечал Хотек, сегодня же послать в Вену телеграфную депешу. Я подозреваю, что Людвига убили члены «Славянского комитета». Они способны на все. Вся ваша печать заполнена их воплями о том, будто мой государь притесняет славянских подданных. Вы, граф, ничего не предпринимаете, и эти господа решили перейти от слов к делу. Они мечтают о войне между нашими империями.
Вы преувеличиваете, граф.
Преувеличиваю? А вам известно, что сегодня на мою жизнь тоже совершено покушение?
Боже мой! Как?
Утром кто-то бросил в мою карету кусок кирпича. Да! Он пролетел в дюйме у меня над головой, а я сидел без шляпы. Боюсь, это я должен был оказаться на месте бедного Людвига.
Я немедленно отдам приказ об охране посольства, сказал Шувалов.
Благодарю, сдержанно кивнул Хотек.
На выезде вас будет сопровождать казачий конвой.
Надеюсь, вы не ограничитесь этими мерами.
С помощью лакея Хотек забрался на подножку, затем, передохнув, сложился в три погибели и задвинул свое длинное, по-старчески сухое тело внутрь кареты, откуда его тащил на себя другой лакей.
Глядя вслед отъезжающей карете, Иван Дмитриевич подумал, что при успешном завершении дела можно получить не только русский, но и австрийский орден. Хорошо бы! В России, не избалованной уважением Европы, даже самый плюгавенький заграничный крестишко открывает многие двери: не выскочка, значит, не шпынок безродный, раз иностранный государь заметил и увенчал.
С этой мыслью Иван Дмитриевич продолжал осмотр княжеского особняка. Дом был двухэтажный, весь нижний этаж занимал князь, верхний пустовал. От прихожей и вестибюля начинались два коридора: один вел налево, в господские покои, другой направо, в людскую половину и кухню. На ночь в доме оставался лишь камердинер, имевший отдельную каморку. Остальные комнаты людской половины были заперты. Кучер и кухонный мужик жили на дворе, при конюшне, а берейтор и повар нанимали квартиры в городе. Все мужчины. Князь был старый холостяк и женской прислуги не держал. При допросе, на который всех этих людей по одному звали в гостиную, Иван Дмитриевич убедился в полной их невиновности. Никто не юлил, на вопросы отвечали спокойно, толково, да и чутье подсказывало, что нет, не виноваты. Певцов сидел на диване, слушал. Видимо, начало пути он решил одолеть вместе с напарником, а уж потом забежать в конец и двинуться ему навстречу.
Та половина жизни князя, вернее, треть или даже четверть жизни, которую он проводил дома, обрисовалась быстро. Князь был человек светский, семейными обязанностями не обремененный, как, впрочем, и служебными время от времени посещал парады на Марсовом поле и стрельбы на Волковом. Изредка бывал на маневрах, предпочитая кавалерийские. Днем он ездил с многочисленными визитами, вечером часок-другой отдыхал у себя, а ночь проводил в гостях или в Яхт-клубе, за игрой. Возвращался под утро. Иногда привозил женщин.
Накануне князь появился дома около восьми часов вечера, два часа спал, затем отправился в Яхт-клуб. Уезжал он всегда на своих
лошадях, но без берейтора, а обратно нанимал извозчика. Кучера сразу же отпускал. Тот, вернувшись, шел спать; кухонный мужик, его сожитель, уже спал, а берейтор и повар еще с ужина ушли к семьям.
Из Яхт-клуба князь возвратился в пятом часу утра, как обычно. Швейцара он не держал, ключ от парадного носил при себе. Камердинер, обязанный ждать приезда барина, помог ему раздеться, проверил, заперто ли парадное (было заперто), и лег в своей каморке. Ночью ни шума, ни криков не слыхал.