Однако Боеву удалось добиться, чтобы часть пожертвований передали нуждающимся болгарским студентам в России. Третьего дня он приходил к фон Аренсбергу, но тот согласился отдать оговоренную сумму не раньше, чем «Славянский комитет» оформит документы по-новому, и назначил Боеву свидание сегодня, в девять часов утра.
Почему же он не пришел? поинтересовался Иван Дмитриевич.
Певцов пожал плечами:
Говорит, прибежал с опозданием. В дом уже никого не впускали. А ночью готовился к экзамену, уснул только на рассвете.
Что нашли при обыске?
Ничего существенного. След укуса тоже не обнаружен, я осмотрел ему руки до локтя.
И отпустили с Богом?
Напротив, посадил на гауптвахту.
Помилуйте, удивился Иван Дмитриевич. На каком основании?
Я, господин Путилин, излагаю вам голые факты. Выводы оставляю при себе. Иначе результаты собственных разысканий вы невольно начнете подгонять под мои подозрения.
Вы так думаете? обиделся Иван Дмитриевич.
Подчеркиваю: невольно! Я вас не упрекаю. Просто не хочу подавлять авторитетом нашего корпуса. Согласитесь, между полицией и жандармами есть известная разница в положении.
Иван Дмитриевич сдержался, промолчал. Бог с ним! Это обычное жандармское дело жарить яичницу из выеденных яиц.
Поймите, человеческая мысль не существует сама по себе, отдельно от общества, проникновенно вещал Певцов. Одна и та же догадка в моей голове имеет большую ценность, чем в вашей. А в моих устах неизмеримо большую! И не потому, что я умнее. Нет! Так уж устроено государство, ничего не поделаешь.
Придавая значительность этой мысли, часы на стене пробили семь раз.
Еще совсем светло было за окнами конец апреля, ночи почти белые под безоблачным небом, но распорядок жизни великого города не мог подчиняться капризной игре света в поднебесье. Пробило семь, и по сигналу с башни городской думы начала выступать на улицах бледная сыпь газовых фонарей. Один зажегся под самым окном гостиной. В его свете смуглое лицо Певцова слегка позеленело, стало матовым, по оттенку напоминающим кожицу недозрелого абрикоса. Ему бы пошла чалма, почему-то подумал Иван Дмитриевич.
Почему князь пригласил Боева к себе в такую рань? спросил он, возвращая разговор на почву голых фактов.
Не хотел, чтобы знали о его связях с болгарскими радикалами, поколебавшись, ответил Певцов. Как правило, в девять часов он еще спал, и наблюдение за домом устанавливалось позднее.
За ним следили? поразился Иван Дмитриевич. Кто?
Это тайна, затрагивающая государственные интересы России, надменно заявил Певцов. Вам она ни к чему.
Сказано было с такой оскорбительной уверенностью, что Иван Дмитриевич аж задохнулся от обиды. Будто по носу щелкнули.
В таком случае, поколебавшись, все-таки сказал он, советую обратить внимание на Преображенского поручика, с которым вы сейчас в дверях столкнулись. Не знаю, к сожалению, фамилии. Он изобрел какую-то чудесную винтовку, отвергнутую военным ведомством. Иван Дмитриевич рассказал о кознях барона Гогенбрюка, в свою очередь, не сделав никаких выводов, только факты.
А сами вы что же? подозрительно спросил Певцов.
Ну-у, тут требуется широкий взгляд на вещи. Политический. Мы в полиции к этому не приучены.
Однако вы, кажется, решили утаить от меня одно важное обстоятельство, сказал Певцов.
Какое? испугался Иван Дмитриевич.
Отрезанная голова Мои люди разговаривали с вашим агентом. Я приехал подробнее узнать о его визите. Что он вам сказал?
A-а, нес какую-то чушь. Будто австрийскому консулу голову отрубили.
Наивный вы человек, снисходительно улыбнулся Певцов. Все это звенья одной цепи. Да-да! Кто-то стремится посеять в городе панику.
А чья голова? спросил Иван Дмитриевич. Вам известно?
Не в том дело. Голова-то ничья.
Как ничья?
Из анатомического театра. Вчера студент-медик Никольский поспорил с приятелями на бутылку шампанского, что вынесет эту голову. И вынес. Пугал ею девиц, а потом бросил прямо на улице.
Вот мерзавец! возмутился Иван Дмитриевич. Вы арестовали его?
Установил наблюдение. Боюсь, что он действовал по чьей-то подсказке. Город наводнен слухами. Никто ничего толком не знает, но шепчутся во всех углах.
А вы велите в газетах напечатать, простодушно посоветовал Иван Дмитриевич. Так, мол, и так: убит австрийский атташе.
Вы с ума сошли! Тут же узнают в Европе!
Зато здесь болтать перестанут Кстати, вы ведь при лошадях? Не подвезете меня в Кирочную?
Едва отъехали, из-за угла вышел доверенный агент Константинов. Не застав Ивана Дмитриевича, он проклял свою собачью жизнь: ноги гудели, как чугунные, а еще предстояло обойти трактиры на Знаменской «Избушка», «Старый друг», «Калач», «Три великана», «Лакомый кусочек». В кармане у него лежала золотая монета с козлиным профилем Наполеона III, императора французов. Иван Дмитриевич нашел ее под княжеской кроватью, в луже керосина, и вручил Константинову в качестве образца показывать трактирщикам. При успехе монета была обещана ему в вечное и неотъемлемое владение.
Чувствуете? угрюмо сказал Певцов. Повсюду неестественное лихорадочное возбуждение.