Серафина сидела напротив, и её взгляд то и дело пересекался с его, после чего она поспешно отворачивалась, изображая интерес к разговору старших или к узорам на скатерти. В её движениях и взгляде было что-то, что заставляло Дюпона чувствовать себя одновременно взволнованным и неловким. Последний раз он ощущал подобное слишком давно, и это чувство было для него почти забытым, чуждым. Он понимал, что подобные чувства слабость, опасная в его положении, однако именно сегодня, в кругу семьи Макаса и отца Гатти, он позволял себе быть слабым.
В этот миг, за столом среди близких, он вдруг понял, насколько сильно устал от роли, которую играл уже не первый год роли сурового надзирателя и невольного политического инструмента, вечно балансирующего на грани выживания и совести. Он устал от необходимости каждое утро встречать в зеркале глаза человека, которого иногда едва узнавал. Сегодня же это лицо было ему знакомо и понятно. Он снова почувствовал себя живым.
Ты задумался, Люк, голос отца Гатти мягко вывел его из раздумий. Что-то тревожит тебя?
Дюпон слегка улыбнулся, покачав головой:
Нет, отец, напротив. Я чувствую себя спокойно впервые за долгое время.
Священник внимательно посмотрел на него, и в его глубоких, мудрых глазах мелькнуло понимание:
Хорошо, когда у человека есть место, где он может почувствовать себя спокойно. Такое место большая редкость в наши времена.
Да, согласился Дюпон. Иногда кажется, что оно вообще невозможно.
Возможно, вступил в разговор Коумба, тяжело вздохнув. Пока есть семья, пока есть те, кто помнит, кто ты такой на самом деле.
Старейшина говорил медленно, словно взвешивая каждое слово:
Многие из нас были вынуждены забыть, кем мы были раньше. Наша страна, Люк, заставила нас забыть себя. Но иногда, в такие вечера, как этот, мы снова вспоминаем, кто мы на самом деле. Что мы не просто пешки в чужой игре, а люди с прошлым, достоинством и надеждой на будущее.
В его словах звучала боль и мудрость человека, видевшего слишком много разочарований и предательств. Вокруг стола повисла задумчивая тишина. Каждый думал о своем, но мысли всех присутствующих словно бы сливались воедино мысли о том, что эта хрупкая близость, царившая за столом, могла исчезнуть в любой момент.
Снаружи дом обступала ночь, полная неясных шорохов и тревожных теней. Но сейчас, за этим столом, в мягком свете керосиновых ламп, они были вместе. И для Дюпона это значило больше, чем он готов был признать самому себе.
Люк поднес к губам чашку с вином и позволил себе улыбнуться впервые искренне за долгое время, почувствовав, как внутри него на мгновение стихла давняя, всегда готовая разгореться война с самим собой.
Спасибо, тихо сказал он, глядя на Коумбу и Мари, на Жоэля и Серафину, и на отца Гатти. Спасибо, что дали мне почувствовать это снова.
Мари ласково улыбнулась, словно прекрасно понимая, о чем он говорил:
Мы всегда ждем тебя, Люк. Здесь ты дома. Помни это.
Её слова отозвались в глубине души тихим эхом, и он на миг закрыл глаза, стараясь сохранить это ощущение как можно дольше, зная, что завтра уже может оказаться совсем другим днем.
Но сейчас было тихо, и мир на несколько мгновений замер, оставив Люка Огюста Дюпона наедине с чувством, почти забытым, но оттого еще более ценным чувством, что где-то на этой разорванной конфликтами земле у него всё же был дом и были близкие, ради которых стоило бороться и жить дальше.
После того, как закончился ужин и тарелки были убраны со стола, разговор неизбежно перешёл на тему, которая
давно уже висела над ними тяжёлым облаком политическая ситуация в стране. Тишина наполняла комнату, прерываемая лишь тихим потрескиванием керосиновой лампы и гулом ночных насекомых за тонкими стенами дома.
Коумба Макаса, старейшина деревни и глава семьи, заговорил первым. Он поднял тяжёлые веки, и Дюпон увидел в его глазах усталость и одновременно решимость человека, который никогда не позволит страху овладеть собой.
Повстанцы уже появились в округе, Люк. Они ищут сторонников. Генерал НДиайе скоро начнёт действовать, сказал Коумба, не отрывая взгляда от огня лампы. Его слова звучали словно пророчество, в котором не было места сомнениям.
Люди устали от того, что происходит в стране, заметил Жоэль, сцепив пальцы и положив их на стол. Президент Мбуту держится за власть, словно бешеная собака. Он не отдаст её просто так.
Дюпон внимательно посмотрел на Жоэля. Сын Коумбы вырос в атмосфере политической борьбы, он хорошо понимал, о чём говорил. Но его молодость и горячность пугали Дюпона он слишком ясно видел, во что превращается юношеский идеализм на полях реальных боевых действий.
Да, Мбуту не сдастся без боя, кивнул Люк. Но вы уверены, что генерал лучше него? Смена диктатора на другого диктатора не принесёт добра.
Жоэль нахмурился, но ответил не сразу, будто обдумывая каждое слово:
Генерал обещает справедливость и порядок. Люди поверили ему. Они устали жить под гнётом, Люк.
Люди всегда устают жить под гнётом, спокойно вмешался отец Гатти. Его голос звучал тихо, но каждое слово было весомым. Но всякий раз, когда один тиран сменяет другого, страдают простые люди. Я видел это слишком много раз, поверьте.