Гений Наполеона отрекся от всякой попытки создания офицерства из тех элементов, которые могли дать буржуазия и интеллигенция Франции. Слишком остро чувствовалось разобщение офицеров от солдат в старой армии; к явному развалу организации приводил однородный состав офицерства королевских войск классовый подбор их из помещичьи-дворянских округов, против которых были направлены главные удары революции. Революционный солдат не желал признавать другого авторитета, как вышедшего и созданного в его среде. Ни знатность дворянина, ни богатство буржуя, ни высокое образование интеллигента не могли создать той магической палочки, которая давала действительную командную власть над солдатами, остро ощущавшими каждый оттенок неравенства. И необходимый авторитет был найден Наполеоном в единственно подходящем элементе старом солдате [...]
Генералы в бонапартистской армии молоды, но большинство обер-офицеров, вышедших из солдатской среды и не отличающихся от солдат ни происхождением, ни образованием, люди зрелых лет. Каждый солдат чувствует возможность, если повезет, добраться до верхов воинской иерархии, у всякого новобранца как бы чувствуется за спиной, в ранце, маршальский жезл. И солдаты любят, чтобы старшие генералы, их вожди, были бы обставлены в обществе особенным почетом и материальными благами это не затрагивает их ревнивого чувства равенства.
В полуофициальном военном журнале второй империи говорилось о французском солдате так: Он видит равных себе во всех офицерах начиная от подпоручика до маршала включительно; у него твердое и ясное убеждение, что он стоит ниже их только в порядке отдачи приказов. По образованию, воспитанию и рождению существенной разницы между офицерами и солдатами нет. Чувство равенства так сильно, что сознание своего я совершенно растворяется, открывая дорогу безусловному господству закона и дисциплины. Каким врагам уступят такие солдаты? Какая человеческая сила может противостоять солдатам, равняющимся со своими начальниками, которые все герои?
Демократические тенденции, лежавшие в основе бонапартизма, позволили офицеру пользоваться только авторитетом старого и опытного солдата. Высшей наградой для маршала являлась солдатская медаль. Дисциплина получила своеобразный характер она базировалась преимущественно не на карательной власти, а на показе примером старшими служивыми как надо нести службу и как бережно надо относиться к солдатской чести и славе.
Создать такую армию, в которой общегражданские чувства переродились и получили военную окраску: патриотизм в шовинизм, любовь к завоеваниям революции в верность своему гениальному полководцу, стремление к свободе в стремление к славе и почестям, бонапартизм мог только в атмосфере громких, небывалых побед и постоянных походов, которые порывали связь между войсками и народом [...]
Таковы основные черты бонапартистского строительства армии. Где его слабое место? Бонапартизм ищет сильные руки и побаивается способных голов. Он не создает школы, он возлагает все творчество на Бонапарта. Бонапартистские полки без Наполеона, или с померкнувшим Наполеоном это банды, это прах, людская пыль [...]
столь характерные черты, что она, как и бонапартизм, является классическим типом военной политики.
Если Наполеон, воздвигая свою военную систему на фундаменте завоеваний великой революции, должен был прежде всего отречься от попытки создания классового офицерства, то положение в Пруссии было иное. Прусская армия создавалась в 1813 году, чтобы смирить и согнать с лица Германии топтавшие немецкую землю полки с трехцветными знаменами революции, чтобы ликвидировать остатки французского революционного духа и водворить во Франции, вместо императорских орлов, более спокойного соседа белые лилии Бурбонов. Движение по существу являлось контрреволюционным, с проникавшей во все его поры могучей мыслью об единой Германии едином отечестве всех немцев. Дворянство и буржуазия устремились в армию. Университеты закрылись, так как профессора и студенты оказались в первых рядах добровольцев. В этих условиях самое широкое использование старого офицерства и создание нового, со строгим подбором его из классов дворянства, буржуазии и интеллигенции, никого не коробило и представляло ту выгоду, что классы, руководящие мирной жизнью и трудом народа, призываются командовать им и на войне, и привыкшие в штатском костюме повелевать и добиваться соблюдения дисциплины, естественно, без всякого маскарада, обращаются в командиров, как только облачаются в военные мундиры. Эта прочная связь командного состава армии с руководящими классами гражданского общества и создала в Пруссии тот привкус милитаризма и юнкерства, которого нет в империях обоих Бонапартов великого и малого, где военная служба была прежде всего специальностью, ревниво охраняемой от соприкосновения и смешения с народом и особенно с интеллигенцией [...]
Германская система имела огромные выгоды прежде всего потому, что она предоставляла в распоряжение армии огромный резерв обученных запасных и открывала широкую возможность к развитию с течением войны многомиллионной армии. Тогда как в других странах воинская повинность являлась общеобязательной только по названию, по существу же от солдатской службы богатые и образованные классы уклонялись или посредством откупа, или зачислением на тыловые должности, или посредством земгусарских организаций. Пруссия крепко держалась за вырванные с трудом Шарнгорстом во время патриотического подъема 1813 года согласие буржуазии на распространение на нее воинской повинности, прусская армия, по процентному содержанию в ней образованных и достаточных солдат, резко отличалась не только от русской, но и от французской и английской армий. Это нахождение в рядах германской пехоты цвета руководящих классов общества вызывало, в свою очередь, гораздо более бережливое отношение к пехоте, чем это было у союзников или в особенности в России, и если Германия смогла четыре года сопротивляться почти двойному превосходству союзников, то исключительно потому, что, вопреки рассказам газетных корреспондентов, германская кровь на полях сражений проливалась относительно экономным образом, и те задачи, которые возможно было решать артиллерийским огнем, решались им, а не живыми ядрами.