Сравните Полтаву хотя бы с Икскюлем: бой зело опасное дело, вся наша армия собрана сзади, в укрепленном лагере; и укрепленный фронт редутов занят только 2 батальонами и драгунами; весь неотразимый первый удар шведов обрушивается на эту горсть наших войск и является ударом почти по воздуху. Прорвавшись через линию редутов, шведы вынуждены перестраиваться с поворотом на 90° против главных сил русских а в это время 72 русских пушки начинают подготовку Петровской контратаки. Шведская армия уже заморена, расстроена, разорвана на несколько частей, когда наша армия выходит из укрепленного лагеря и бросается в контратаку. Победа полная и достигнута малою кровью, чем особенно гордится наш полководец и что к нему особенно привязывает сердца солдат. Если бы Петр Великий дал бы на линии редутов шведам возможность захватить всю нашу артиллерию, если бы для решительной контратаки не оставил бы в лагере только две дивизии, на глазах которых бежали бы наши главные силы, подставленные под первый удар шведов, Полтава была бы Икскюлем.
Если бы под Икскюлем мы оставили на берегу Двины только несколько сторожевых рот, а позади оставили огненный мешок, если бы 200.000 немецких снарядов, выпущенных за 5 часов до переправы, хлопали бы в пустом пространстве, а перешедшие через Двину немцы были бы встречены сосредоточенным огнем наших 250 орудий, на глазах наших свежих дивизий смешались в бесформенную массу и затем последовало бы вступление в бой наших главных сил, Икскюль был бы Полтавой, зело опасное дело было бы выиграно малою кровью и немного немцев спаслось бы за Двину...
Цель этих строчек не сожаление о невозвратном прошлом. Что сделано, то сделано. Но под влиянием неудачи наших контратак, которые были обставлены так неудовлетворительно, что были обречены на верную неудачу, у нас явилось течение, отрицающее совершенно возможность для наших революционных войск вести контратаки и обрекающее их на пассивное сидение в окопах. Раз нет надежды на успешное маневрирование резерва, мы рассаживаем его вдоль Китайской стены, занимаем не только первую полосу, но и важнейшие части второй и третьей полосы. Являются в тыловых укреплениях заблаговременные гарнизоны безопасности на случай, если впереди сопротивление не будет оказано, и вся наша армия приговаривается к полной пассивности, делает шаг назад по отношению к Полтавскому решению уходит от глубокой тактики, к которой обязаны тяготеть всякие революционные войска.
Революция должна не сближать нашу пехоту с германской, а удалять их. Между нашими главными силами и неприятельскими
нельзя довольствоваться узкой полосой это подходящая арена только для братальщиков, а для разведки боя из глубин маневра нужна более широкая полоса. На позициях надо оставить только дежурные взводы артиллерии для будничной стрельбы и увести массу наших батарей на намеченные рамки огненных мешков. Отбирать же артиллерию от резервов, до кавалерийских дивизий включительно, и держать все батареи годами на позиции, в погоне за лишь воображаемым заградительным огнем это значит подготовлять обстановку для нового обвинительного акта против нашей пехоты, вынужденной вновь сорваться на неподготовленной и неподдержанной контратаке.
Армия и флот свободной России. 1917. 244. 24 октября.
Поддавки и крепкие
Перелистывая страницы истории, мы встречаемся с фигурами великих тореадоров, которые вели борьбу в несравненно более широком масштабе, которым с небольшими армиями приходилось выдерживать натиск больших, приведенных в ярость масс, и которым также улыбалась легкая, ясная и грациозная победа. К нашему удивлению мы заметим, что причиной самых больших триумфов являлась игра противника в поддавки.
Под Каннами блестящая победа удалась Аннибалу потому, что римский полководец, яростный патриот, плебей и честолюбец, Теренций Варон, сам полез в расставленный ему мешок, приняв все меры, чтобы римская армия представляла компактную и беспомощную массу, которую легче всего окружить. Под Росбахом самый счастливый день Фридриха Великого дался целиком за счет французского главнокомандующего, принца Субиза, который подвел французскую армию в беспомощных походных колоннах под удар развернутого фронта пруссаков. Под Аустерлицем Вейротер подставил на Праценских высотах мозжечок русской армии под удар наполеоновской шпаги. Не Мольтке, а сама императрица Евгения толкнула последнюю армию второй империи к Седану.
Раек истории бешено приветствует всякий крупный успех и щедро награждает лаврами победителя. Но игра в поддавки ускользает от его внимания, и только среди побежденных растут, стелятся и клубятся слухи об измене, и в жертву инстинктам толпы суд бросает обвинительный приговор несчастному генералу Базену.
Серьезный историк с презрением отбросит эти жалкие бредни побежденных, ставших перед врагом на колени, которым нужен виновный, нужна жертва, которую можно заставить расплатиться за перенесенные бедствия и унижения. Разве измена причиной того, что грузная туша быка падает бездыханной к ногам тореадора? Изменой еще иногда можно объяснить пассивность, но не энергичную игру в поддавки; чтобы так стремительно лезть в омут головой, как это делали Теренций, Варон, принц Субиз, генерал Вейротер и французы под Седаном, надо иметь другие мотивы.