Я первый бы обвинил себя в фальши, если бы в моих статьях заключалась попытка задрапироваться в пышный боярский костюм, если бы я допустил хотя бы одну ссылку на гнилой запад славянофилов. Наоборот, я стремился возможно деликатно подчеркнуть, как успешно западные армии стремятся использовать свои национальные черты, как далеки они от того, чтобы базировать интерес государственной обороны на существующем только в теории всечеловеке, да нормальных условиях войны. Читатель признает отсутствие грубых зоологических черт в моем понимании военного искусства в России. Это очень умеренная позиция. С этой точки зрения русский элемент в доктрину должен быть внесен не декорациями старины и не одними только типичными особенностями русской расы, представляющей столь пестрое сочетание огромных плюсов и минусов; решающее значение имеют также и стратегические, тактические, технические, организационные условия, в которых нам придется действовать. С изменением их должна непрерывно эволюционировать и наша доктрина.
Этот путь к победе нам преграждают не имеющиеся всюду и всегда скептики, а наша расовая обломовщина, привычка жить на всем готовом в материальном и в умственном отношениях. Соблазнительное обыкновение покупать духовный хлеб в немецкой булочной расслабляет нас, как употребление морфия. Побеждать с репетитором нельзя.
Русский инвалид. 1913. 25.
ИДЕОЛОГИЯ НОВОЙ АРМИИ (Военное дело в революционную эпоху)
Революционная тактика
Ведь в эпоху неудач великой Северной войны, в эпоху крайнего напряжения и истощения всех сил русского народа, когда колокола не эвакуировались, а переливались на замену потерянной артиллерии, среди смуты на Руси, Булавинского бунта на Дону, восстания башкир и измены на Украине, творчество Петра Великого дало нам Полтавскую стратегию и тактику, которые позволили нашим многочисленным, но не окрепшим еще полкам одержать полную победу над лучшими в Европе дружинами, предводимыми счастливым и дерзким полководцем. В неизмеримо труднейших условиях, чем мы, находился великий преобразователь, и его гениальному оперативному творчеству удалось все же протолкнуть нас на берега Балтийского моря, и аннексировать Ригу...
Убежденный сторонник безбрежного заимствования с Запада
науки, методов, форм и обычаев, чтобы наш темный и отсталый народ посадить в ряду культурных наций, введший с особой жадностью эти заимствования во всех областях, соприкасавшихся с военным делом, в области тактики и стратегии Петр Великий был вынужден стать на совершенно самостоятельный путь: по недостатку внутренней спайки, по необученности, по отсутствию доверия к командному элементу петровская армия слишком еще отличалась от шведской. Регулярный строй еще не давался нашим войскам, представлявшим скорее скопища людей, чем вымуштрованные полки; Нарва и Головчино показали Петру, что то, что шведу здорово, русскому смерть... Он нашел самостоятельное решение оперативной задачи и новое слово, сказанное в области тактики под Полтавой, не затихло: подхваченное маршалом Саксонским, перенятое от него Монтенем, полтавское решение было воплощено французской революционной армией в блестящие формы глубокой тактики.
Не стоит ли русская армия в настоящую минуту перед такой же потребностью в оперативном творчестве? Не должны ли мы из Риги, Якобштадта и Эзеля извлечь те же уроки, которые русский гений извлек однажды из Нарвы, и наше творчество не должно ли стремиться обратить эти поля поражения не в могилу русской славы, а в школу нового военного искусства?
И действительно: последние два года, в тактическом отношении, наша эволюция заключалась в переносе на наш фронт всех методов борьбы, к которым пришли наши союзники французы, находясь в совершенно отличных от нас условиях. Мы завалены брошюрами, дающими интересные данные и блестящие выводы из боев на французском фронте, мы знаем сколько пушек, когда и как стреляли в Шампани, а о блестящем прорыве Брусилова в 1916 году даже участники его не имеют никаких технических данных. А между тем, какое различие в способе действий 39 русских дивизий, опрокинувших 40 австро-германских, отказавшихся от позиционного боя и перешедших на 2 месяца к полевой войне, от совпавших по времени успешных действий французов на Сомме! И не зарыли ли мы вновь успех Брусилова в землю, перейдя через 2 месяца борьбы к позиционной войне, по чуждым для нас формам? [...]
Сколько полков нашей армии располагает на фронте сетью окопов и ходов сообщений, общим протяжением 30-40 верст, которых нет возможности очистить от снега и грязи, ни даже охранить от растаскивания их одежды на дрова; а занятие их для обороны могло бы смело поглотить в десять раз больше войск, чем мы располагаем... Собираясь наступать, не рыли ли мы по французскому образцу плацдармы для сосредоточения в исходном положении атакующих масс, те плацдармы, которые во Франции возведены по всему фронту, а у нас за три недели указывают германцам, где им ждать атаки, и лишают наше наступление главного козыря успеха внезапности? Не стали ли мы рабами позиционной войны и перед лицом 200 германских батарей и огромного количества снарядов, навезенных в течение месяца на узкий участок, как под Икскюлем и Якобштадтом; не допускаем ли мы явно несостоятельную гипотезу, что противопоставленная этим 200 батареям слабая, ополченческого типа, дивизия на фронте в 15-18 верст сумеет защищать землю пядь за пядью?