Русские феодалы-бояре жили в центральных городах; связи их с их земельными владениями были не слишком сильны; они являлись почти беззащитными перед лицом великокняжеской и царской власти. Города были значительны; имелись грамотные дьяки, что позволяло учесть в приказах всю землю и все население для разложения на них тягот по содержанию вооруженной силы. Вследствие этого, в русской действительности, организующим ленников элементом выступили не бояре, а эту задачу смогло взять на себя само государство. Русская история в этом отношении не пошла по примеру франков и германцев; русский дьяк выступил в той же роли, как и английский шериф, как чиновники Византии и Турции. Уже при Иване Грозном русское боярство оказалось столь слабым по сравнению с царской властью, что удалось провести черный передел боярских, а также казенных земель для широкого распространения поместной системы.
Пригодный к военной службе боярский сын, казак, выходец из Литвы или татарин новокрещен испомещался в населенном крестьянами поместье, размером в 200-400 десятин; доходы с этого имения обеспечивали содержание его семьи; по распоряжению московского приказа он должен был выезжать на сборный пункт люден, конен и оружен т.е. верхом, с наступательным и предохранительным вооружением, с 2-3 вооруженными слугами и запасом продовольствия на вьюках или телеге.
Особенно много мелких поместий было нарезано вдоль Оки, так как с юга беспрерывно грозили нападения крымских татар, и все летнее время, пока имелся в полях подножный корм, от Троицы до Покрова дня, приходилось содержать стражу сначала на берегах Оки, а впоследствии далее к югу, на засечных укрепленных линиях, выносившихся вперед с каждым успехом колонизации.
С этими задачами, в непосредственной близости от своих поместий, наша дворянская милиция справлялась весьма сносно; но для дальних походов организация являлась мало удовлетворительной. Личные заботы о снабжении оказывались несостоятельными. Несмотря на помощь государства, поместное ополчение начинало голодать. Заботы о покинутом хозяйстве отягчали сознание призванного, число нетчиков не являвшихся на призыв было велико; в случае войны на западной и северо-западной границах угроза татарского набега заставляла ополчение бросать полки и спешить на защиту своих усадеб. Военное искусство стеснялось заботами каждого дворянина о своем личном тыле имуществе, которое возили вооруженные слуги. При установлении соприкосновения с неприятелем первой заботой являлось сооружение безопасного убежища для тыла острожка, укрепленного лагеря. Идеи чехов Яна Жижки о бое за повозками, используемыми как остов боевого порядка, нашли у нас широкое применение. Древнее русское слово стан заменяется типично чешским табором. Идея боевых возов развивается русской техникой в виде гуляй-города, образуемого сцеплением больших деревянных щитов на колесах; конечно, для больших походов такая подвижная деревянная крепость не годилась, но гуляй-город использовался, по-видимому, как подвижное позиционное имущество для обороны от татар ближайших окрестностей Москвы.
Наша поместная конница представляла нестройное войско, которое могло успешно разрешать свои задачи лишь при столкновении с такими же нестройными неприятельскими ополчениями.
жалованием испомещенных воинов.
Татарское нашествие, с одной стороны, захват крестоносцами Константинополя, с другой, и последовавший расцвет венецианской торговли заставили в XIIIXV веках запустеть торговый путь из варяг в греки. После захвата Константинополя турками, вследствие длительных враждебных отношений, установившихся между католическим и мусульманским миром, для русских людей вновь улыбнулась возможность взять на себя часть выгодного посредничества в торговле между Западом и Востоком. Захват Московским государством всего течения Волги давал материальный базис для развития обмена с Азией; но Астрахань требовала себе естественного дополнения в виде гавани на берегу Балтийского моря. Русская экономика XVI века требовала наступательной политики.
Однако, если Московское государство, уделяя максимальное внимание развитию своих вооруженных сил, могло смело помериться с любой западной средневековой армией, то оно должно было оказаться несостоятельным при столкновении с профессиональными армиями, знавшими уже сомкнутый строй возродившейся пехоты, которые в том же XVI веке повсюду распространялись на Западе.
Уже во второй половине этого века, в Ливонской войне Ивана Грозного, нам пришлось иметь дело с польской армией Стефана Батория, включавшей не только феодальные элементы, но и организованные части пехоты и кавалерии. Московские люди оказывались против них совершенно бессильными. Польша и Швеция уже успели подняться на уровень искусства ландскнехтов и рейтар, а мы оставались еще в русле средневековых традиций. Эпоха Смутного времени являлась периодом наибольшего кризиса. Даже не регулярная армия польского государства, а польские жолнеры, навербованные частными предпринимателями, Лисовским и Рожинским, спокойно устраивались в нескольких километрах от Москвы в с. Тушино, и эта горсть представителей нового военного искусства чувствовала себя совершенно неуязвимой на огромной территории, организованной, однако, почти исключительно под углом военных требований.