Тем вечером они шли по парку Аламеда, слившись с людской толпой. Издалека доносилось пение уличных музыкантов, они, как и раньше, ели тортильи с тыквенными цветами.
Но что-то изменилось.
Трое полицейских на лошадях продвигались через толпу неспешно, как в замедленной съемке. На них были большие тяжелые сомбреро, настолько большие и тяжелые, что приходилось не просто нести их на голове, а удерживать в равновесии, из-за этого вид у полицейских был одновременно торжественный и смешной. Представители государственной власти, двенадцать лет назад спасшей им жизнь Дурацкая догадка: а что, если всё это первоапрельская шутка? Ну не глупо ли было, что Дрецки хотел назначить Вильгельма управляющим директором Академии? Вильгельм не имеет никакого представления о руководящей работе. По большому счету Вильгельм ни о чем не имеет представления. Вильгельм был слесарем, и только. Хотя однажды он и вправду по документам был вторым директором в Lüddecke & Со. Import Export. Но, во-первых, из-за пожизненной обязанности хранить государственную тайну он не мог указать это даже в автобиографии, запрашиваемой партией. А во-вторых, Lüddecke & Со. Import Export была всего-навсего подставной фирмой, финансируемой русскими, и служила КОМИНТЕРНу для нелегальной переправки людей и оружия.
В Мексике Вильгельм целую вечность искал работу, и в конце концов нашел место телохранителя
у торговца алмазами, хотя и хорошо оплачиваемое, но угнетавшее Вильгельма. Охрана жизни и собственности миллионера была против его пролетарской чести, и платили ему за глупость. Мендель Эдер принял его на работу как раз из-за того, что Вильгельм не говорил по-испански: торговцу было очень удобно, когда рядом с ним на переговорах сидел глухонемой.
Намного позже, уже когда почти все беженцы снова вернулись в Германию, Вильгельм начал работать в «Демократише Пост», но даже если он и указал в качестве последнего места работы «управляющий Демократише Пост» (а работу у Эдера красиво обозначил как «фрахтовые перевозки в фирме Эдер»), Дрецки же должен был понимать, что выставление счета о приеме пожертвований для «Демократише Пост» ни в малейшей степени несопоставимо с управлением целой академией.
Некоторым образом я теперь твой начальник, сказал Вильгельм и вытащил из пачки сигарету.
Вряд ли, сказала Шарлотта.
Что творилось у него в голове?
Уже много раз на горизонте маячило возвращение, но в конце что-то всё время происходило. Сначала не задалось с транзитной визой через США. Затем в кассе не осталось денег на проезд, так как другие товарищи были важнее. Потом в советском консульстве их уверяли, что на них нет документов. А в итоге им сказали, что поскольку они вторично не использовали разрешение на въезд, им теперь придется подождать.
Но в этот раз всё шло по-другому. Им и правда выдали в консульстве въездные визы. Они получили билеты на прямой рейс, даже со скидкой. Кроме того, билет Вильгельма (почему именно его?) был оплачен из партийной кассы, хотя у них за всё это время накопилось достаточно денег, чтобы оплатить дорогу самим. Шарлотта принялась улаживать хозяйственные вопросы, расторгала договора, с убытком перепродала «царицу ночи» в цветочный магазин. Дел оказалось на удивление много, и только сейчас она поняла, как сильно они здесь укоренились: каждая книга, про которую она думала брать ее или не брать, каждая ракушка, каждая фигурка, которую аккуратно заворачивала в газету или решала выбросить всё было связано с воспоминаниями об отрезке жизни, который теперь заканчивался. Но в то же время, когда она проводила инспекцию на пригодность той или иной вещи в новой жизни, в ней начала зарождаться картинка этой самой новой жизни.
Они купили пять больших кофров, часть своего небольшого состояния вложили в серебряные украшения, а на остаток накупили всякой всячины, которую, по их соображениям, было трудно раздобыть в послевоенной Германии например, швейцарскую переносную печатную машинку (пусть и без буквы «ß»), два сервиза невероятно практичной посуды из твердой пластмассы, тостер, много хлопковых покрывал с индейскими орнаментами, пятьдесят банок также очень практичного Nescafés, пятьсот сигарет, кроме того много одежды, по их мнению, подходящей как к климату, так и к их новому общественному статусу. Вместо легких воздушных вещей Шарлотта примеряла блузки с глухим воротником и строгие костюмы серых тонов. Она сделала перманентную завивку и купила простые, но элегантные очки, тонкая черная оправа которых придавала ее лицу убедительную строгость когда она перед зеркалом примеряла выражение лица директора института.
Так, хоть и в старой одежде, но в новых очках и с новой прической, она еще раз последний встретилась с Адрианом. Они, как и раньше, пошли в маленький ресторанчик в Такубайя, единственный недостаток которого заключался в том, что рядом было советское консульство. Адриан заказал два бокала белого вина и chiles еп nogada и, не дождавшись еды, спросил Шарлотту, знает ли она, что Сланский приговорен к смертной казни.
К чему это ты? спросила она.
Вместо ответа Адриан добавил: