Мама, операция завтра, как планировали? Мария осторожно проговаривала каждое слово, боясь выдать свое истинное отношение к отцу. Какое? Она сама пока не определилась.
завтра, Маша. Завтра, мать перебирала принесенные документы. Потом, если все нормально. ее голос сорвался на хрип. Ростислава в военный госпиталь на реабилитацию отвезем.
Будем верить, что все нормально, закивала Мария, которая несмотря на обиду, засевшую в груди, зла отцу не желала.
Пойдем, Маша, тут комната есть часовенка с небольшим иконостасом. Можно поставить свечи. Платки на голову у меня есть с собой.
Действительно, маленький уголок для православных, для тех, кто верит. Если у Нины свеча вспыхнула ярко, то у ее рыжеволосой дочери еле зажглась. Два раза гасла. Руки опять тряслись. Какие там молитвы? Мария при желании, ничего вспомнить не могла. Но, дала зарок, поклялась: «Если операция пройдет успешно, она найдет своего сводного брата. Обязательно надет».
Маша, я дома! крикнул Максим с порога и грохнул пакетом об пол. Он заявился позднее обычного... Хотя, насколько? Месяца два ссылается на завал в работе. где моя любимая жена? Почему не встречает?
Он благоухал. Улыбка до ушей. Нашел ее взглядом в гостиной на диване, с книжкой в руках. На столике перед Машей чашка остывшего зеленого чая с мятой.
Покусанная шоколадная конфета на фантике.
Внутри у нее кипело с пузырями и дурным запахом. Немного подташнивало. Маша протянула руку и отпила холодный чай, заглушая приступ тошноты. Омерзение и скука. Ей даже не нужны оправдания. Маша, прекрасно знала, как поведет себя муж. Скажет: «Сама придумала, сама обиделась. Делаешь трагедию из ничего».
И вообще, Макс был всегда человеком с юмором. Умел все перевести легко в безопасную зону. Поэтому, они за двенадцать лет ни разу серьезно не ссорились..
При любом Максимкином косяке букет, конфеты, торт, чтобы жирела и добрела.
Пошлые анекдоты. Обязательно секс с элементами: «Давай, мы еще так не пробовали».
Ужин на плите, если голодный, и уткнулась обратно в книгу, удивляясь, что нервы стальные канаты. А как хотелось бы плеснуть ему в рожу, наорать.
Спросить: «Что это за блондинистая шлюха на тебе виснет?»
Воевать не тянуло, на истерики тоже.
«Не-е-ет, дорогой. Слишком шикарно будет тратить на тебя весь запал. Он еще пригодится».
Макс решил, что она не в духе и пока не совался. Гремел посудой на кухне, проявляя нездоровый энтузиазм. Включил там телик под мерное шипение чайника.
Громко вздыхал.
Маша так и смотрела в книгу, видя фигу. На одной и той же странице. Еще взгляд у нее иногда уходил в сторону, туда, куда она перепрятала
письма под тяжелое блюдо под рыбу, подаренное свекровью в шкафу с застекленными створками.
Сверху супница пузатая стоит Максим туда никогда не лазал. Там только «мещанские» сервизы для гостевого стола.
Муж пожал плечами, когда она перетащила на диван подушку и одеяло. Списал ее поведение на женские капризы и ПМС. Возможно, на стресс с операцией отца.
Ушел утром тихо, щелкнув замком.
4.
Мария часто подходила к зеркалу, всматриваясь в глубину своих карих отцовских глаз. Сколько там разочарования? Очень заметно? Благослови Бог терпение, которым он ее наградил. Ведь, пока шла операция у старшего Голубева, можно было себя загрызть десять раз и выплюнуть. Одно было хорошо Маша никак не комментировала про себя ситуацию с мужем. Ее пока не переключало в ту сторону, где пахло разводом и разборками. Посыпанием рыжеволосой головы пеплом.
Как говорил папонька: «Все можно исправить, кроме смерти».
К вечеру, когда от зеленого чая уже воротило, и где-то в области груди тяжесть становилась непомерной, позвонила мама.
Маша, операция прошла успешно. Врачи перевели отца в реанимацию. Ты не могла бы подменить меня? Я домой съезжу, душ приму. Пахну как старая калоша потом и плесенью. Отосплюсь немного, у мамы еще был запал юморить. Вот, что значит поработать педагогом в школе. Без самоиронии никуда.
Быть женой служивого не просто. Это кажется романтикой только в кино. Кочевать по гарнизонам, не зная, что и куда поселят. Бравый военный, открывал дверь и заталкивал ее в необжитое помещение, выделенное государством с манатками и ребенком. На этом его помощь заканчивалась. Дальше сама крутись, как хочешь, решая коммунальные трудности.
Нина Ивановна умела все! Лампочку поменять, гвоздь забить ребром плоскогубцев.
Спираль из проволоки накрутить на карандаш, пытаясь допотопную плитку починить, пока отец из полигона не вылезал. Щели на окнах тряпками забивать, чтобы в зимнюю ночь не замерзнуть с ребенком. Она справлялась со всем, будто в матери жила неубиваемая вера, что будет лучше. Когда-то, да станет. Не на одной картошке жить по чужим углам, а все наладится. Сама если плакала, то утайкой.
Никогда не жаловалась и вслух мужа не обвиняла. Это был ее выбор, осознанный.
Знала, на что шла, когда замуж выходила молоденького лейтенанта. По большой и чистой любви.
Но, как говорится, женское здоровье не железное. Маша помнила... Примерно, но помнила, что было тогда, семнадцать лет назад. Мать прихватила защемление позвонков спины. Ни сесть нормально, ни встать. Маша училась в шестом классе.