Можешь остаться здесь, предлагает Тимур, но я быстро-быстро качаю головой. Минуты промедления подобны смерти. Я здесь, а значит, пойду следом.
Мне дают фонарь, чтобы освещать дорогу. Подбираемся к бетонной арке, проходя внутрь, и сразу в нос ударяет мерзкий запах: перегар, гниль, испражнения, что-то спиртосодержащее. Ядерная смесь не для холёных мальчиков, привыкших жить на полную ногу.
Тимур светит фонарём по углам, второй скользит по стенам, разыскивая проход. Бреду на ними следом, смотря, как напарник Тимура зажал в руке пистолет. Пугаюсь на мгновение, надеясь, что применять он его не будет, но понимаю: ситуация может быть разная. Кто знает, кого мы найдём в одной из кирпичных, пропитанных сыростью, комнат. Под ногами какое-то стекло, куча бумаги, одноразовой посуды, окурков и бог знает чего ещё. Наступать на это отвратительно, не то, что сидеть среди грязи. Сначала вижу силуэт, потом худые плечи в куртке Марка, потом лицо.
Но это не он. Кто-то другой в его одежде, и я испуганно прижимаю руку к губам, испытывая смесь разочарования и дикого страха. Его убили? Избили? Где он?
Найденный матерится и прячется за ладонями, и я понимаю, что ему куда больше, чем моему сыну. Когда намереваюсь наброситься на негодяя с кулаками, призывая к ответу, Тимур зовёт меня.
Настя.
В углу нахожу сына. Он сидит на какой-то картонке, закрыв глаза и привалившись к ледяной стене, и не сразу осознаю: в сознании или нет.
Марк! голос срывается, слышится, как чужой. Делаю шаг, не замечаю бутылки, и чуть не падаю, успевая вовремя ухватиться за протянутую руку Тимура.
Сын открывает глаза и жмурится, узнаёт не сразу. Лицо помятое, странное. Явно хлебнул что-то у «местных», возможно, обменял на куртку и другие вещи.
Пришла? усмехается, словно мы играли в прятки, а я нашла его. Что надо?
За спиной слышу угрозу второго полицейского, адресованную кому-то во тьме. И не могу оторвать взгляда от крысы, которая водит носом недалеко от места, где сидит Марк. Ненависть, страх, обида, боль, жалость всё смешивается во мне в ядерную смесь.
Поднимайся, Тимур дёргает Марка за плечо, и тот делает вид, что никуда не хочет. Но готова поклясться, он ждал, когда его найдут. Он и сам не знал, что ему делать, как выйти из игры, в которую заигрался. На выход, Тимур не отпускает футболки, а двигает сына вперёд, и мы выбираемся под звон стекла, попадающегося под ноги, хруст мусора и просьбы тех, кто остался позади, забрать их с собой.
Ну чего тебе надо? Марк всё же вырывается из цепких пальцев полицейского, когда оказываемся на воздухе. Я тебе не нужен! Иначе ты бы прислушивалась к тому, что я хочу! Вы не видите меня в упор. Ни ты, ни отец. Вы никогда не брали в расчёт мои чувства.
Подхожу почти вплотную. До сих пор трясёт. От Марка несёт какой-то несусветной дрянью, и я не желаю разбираться, что плещется на дне его желудка.
Не нужен? кривлю губы от обиды.
Он продолжает говорить, а я влепляю ему пощечину.
Это первый и последний раз, Марк, когда ты выкидываешь подобные вещи, говорю спокойно и решительно, хотя внутри всё дрожит. Если ещё раз ты позволишь себе подобное знай, я не стану искать, возвращать и прощать. Как только останемся наедине, расскажу тебе всё, что творится в моей чёртовой жизни. И только посмей не дослушать, потому что я скажу, что держала в себя это время. Что скрывала от тебя, не желая причинять боль. Потому что как раз щадила твои чувства! А потом уже выбирай свою правду и сторону.
Он стоит, не сопротивляясь. Пьяный, поблекший. Мой ребёнок.
Мам шепчет, но тут же замолкает.
И в этот момент я хватаю его за ворот, прижимая к себе: крепко, отчаянно. Обнимаю, уткнувшись в шею, пахнущую
дымом, улицей и болью.
Дурак, шепчу. Господи, ты же дурак, Марк. Но живой. Живой!
Он стоит, держа руки по швам, пока я рыдаю на его плече, а потом ощущаю робкое объятие, словно ему стыдно делать это с собственной матерью. В первый раз за долгое время он обнимает меня по-настоящему.
Позади молчит Тимур. Отходит на пару шагов, давая нам пространство. Он знает, когда нужно просто быть рядом и ничего не говорить. Он знает, кажется, даже больше, чем кто бы то ни было. И уж куда больше Карпова, который совсем в другом месте. Спасает собственную шкуру, а не своего сына.
Отрываюсь от Марка и беру его за руку, ведя за собой. Последний раз он позволял это делать ещё в начальной школе. А теперь неуверенно плетётся следом, и я боюсь, что не смогу подобрать верные слова, чтобы заставить его одуматься. От этого будут зависеть наши жизни.
Мы садимся позади, и машина тут же срывается с места, оставляя в глубинах старого здания частицу моего Марка. Это просто вещь. Главное что сын сейчас рядом. И от того, что я ему скажу, будет зависеть как долго он будет со мной.
Глава 34
Сижу позади рядом с Марком. Он прижался к двери, будто боится моего взгляда или касания. Словно мимолётное объятие, подаренное мне там, уже ничего не значит. Стягиваю с себя куртку, отсюда чувствуя холод, прокравшийся в его внутренности, и набрасываю на сына. Он замирает, косясь в мою сторону, но ничего не говорит, и не отбрасывает её. Наоборот, кутается, чтобы укрыться сильнее.